Репетиция конца света. Елена Арсеньева
литовца, потомка, чем черт не шутит, какого-нибудь крестоносца, пятьсот или сколько там лет назад от нечего делать обрюхатившего какую-нибудь жмудинку (точно, жмудь – вот как звали литовцев, не чухонцы они были, а жмудины!), короче, в конце концов Альгимантас просек обман и начал сучить ножками. Состоялся крупный разговор. Стрелку, короче, забили. Юоза сказал, что донесет на Володю. Володя только захохотал в ответ и сообщил, что сядут в случае такого доноса они все – вместе с другом Альгимантасом, который как-никак играл роль наводчика, а значит, был не только пособником совершения преступления, но и соучастником. Ради бога, если Альгимантасу охота сменить пошитый на заказ костюмчик на лагерный клифт, – это его право: вольному воля, а пьяному рай, – но почему бы не поладить миром? Где это сказано, в какие кодексы занесено, что литовцу и русскому непременно надо доходить до ссоры и раздела совместно нажитого имущества? Почему не продолжить столь плодотворное сотрудничество? Альгимантас простит Володю, Володя простит Альгимантаса, они выработают новые условия сделки, при которой никто никого не обидит.
– Хорошо, – помнится, сказал тогда Альгимантас. – Очень хорошо. Но теперь я хочу пятнадцать процентов!
– Нормально, – ответил Володя. – Я согласен. Считаю, ты заработал сумму, которую просишь. Пять так пять.
– Я сказал – пятнадцать! – распялил губы в улыбке Альгимантас, уверенный, что собеседник ослышался.
– Ты же сказал – пять! – оскорбился Володя. – Первое слово дороже второго!
Начали судить да рядить, перешли на крик, на взаимные хватания за грудки… Может быть, набив друг другу морду, они поладили бы, пришли бы к какому-нибудь общему знаменателю, но, к несчастью, слишком увлеклись выяснением отношений и громкими криками. Так орали друг на друга, так пытались выяснить, кто более матери-истории ценен, русские или литовцы, что не расслышали, как вернулась домой жена Альгимантаса, Диана. Была она баба красивая, но еще более высокомерная, чем муж, а главное, чрезвычайно глупая. Первым мужем ее был русский (ну, вот такая произошла с девушкой ошибка молодости), и она из кожи вон лезла, стараясь заставить знакомых и друзей, а главное, второго мужа об этом позабыть. Не было, казалось, во всем Вильнюсе, где знамя русофобии держали чрезвычайно высоко, другой такой упертой ненавистницы всего советского, а прежде всего – русского. Услышав цветистую брань, которой украшает ее муженька какой-то ванька, Диана потихоньку пробралась к телефону и вызвала милицию. Вернее, полицию, как ее теперь стали величать.
Приехали отборные литвины в черных мундирчиках и отрывистыми, какими-то по-немецки лающими голосами потребовали спорщиков к ответу. Как ни пытался их урезонить струсивший Альгимантас, его обвинили в отсутствии национальной гордости (в ту пору в Литве это обвинение было не менее серьезным, чем обвинение в отсутствии расового сознания в Третьем рейхе!), а Володе заломили рученьки и начали его обыскивать. А у него при