Евгений Онегин / Eugene Onegin. Александр Пушкин
life were pretty tired,
In both the flame in heart had died,
Both were expecting in young days
To be exposed to blind Fortune’s
And envy people’s evil tortures.
XLVI
He, who did live and used to reason,
Can not avoid despise to men,
He, who did feel, he is imprisoned
By phantoms of the vanished day:
He is away from fascinations.
This one is gnawed by recollections,
That – by repentance occupied,
And that is why we often find
A special charm in conversations.
At first, Onegin’s language was
Annoying to me, later caused
Respect to his exaggerations,
Jokes impregnated with the bile
And biting epigrams’ harsh style.
XLVII
Как часто летнею порою,
Когда прозрачно и светло
Ночное небо над Невою,
И вод веселое стекло
Не отражает лик Дианы,
Воспомня прежних лет романы,
Воспомня прежнюю любовь,
Чувствительны, беспечны вновь,
Дыханьем ночи благосклонной
Безмолвно упивались мы!
Как в лес зеленый из тюрьмы
Перенесен колодник сонный,
Так уносились мы мечтой
К началу жизни молодой.
XLVIII
С душою, полной сожалений,
И опершися на гранит,
Стоял задумчиво Евгений,
Как описал себя Пиит.
Все было тихо; лишь ночные
Перекликались часовые;
Да дрожек отдаленный стук
С Мильонной раздавался вдруг;
Лишь лодка, веслами махая,
Плыла по дремлющей реке:
И нас пленяли вдалеке
Рожок и песня удалая…
Но слаще, средь ночных забав,
Напев Торкватовых октав!
XLVII
How often in a summer season,
When above Neva, the white night
Appeared as light majestic vision,
And river’s surface gay and bright
Did not display the moon reflection,
In former passions recollection,
In recollection love affairs
We were forgetting all the cares,
And by the well-disposed night’s breathing
We were so speechlessly bewitched!
Like sleepy convict being switched
From calaboose to forest greening,
That’s how in dream we streamed away
To the beginning of young day.
XLVIII
With soul by sorrow overflown,
Against a granite bar had rest,
Onegin stood on Neva’s mole,
As Poet sometimes self-expressed.
Allover silence, in the distance
The sentries’ calls recalled existence;
The sounds of a cab wheels’ rumble
Disturbed the calm all of a sudden.
A boat was flapping by the oars
While gliding on the dreaming river,
And we were captured by a singer,
Play of a horn, which broke the drowse…
But by Torquato* octave rhymes
Grant to me even more surprise!
XLIX
Адриатические волны,
О Брента! нет, увижу вас,
И вдохновенья снова полный,
Услышу ваш волшебный глас!
Он свят для внуков Аполлона;
По гордой лире Альбиона
Он мне знаком, он мне родной.
Ночей Италии златой
Я негой наслажусь на воле,
С венециянкою младой,
То говорливой, то немой,
Плывя в таинственной гондоле;
С ней обретут уста мои
Язык Петрарки и любви.
L
Придет ли час моей свободы?
Пора, пора! – взываю к ней;
Брожу над морем, жду погоды,
Маню ветрила кораблей.
Под ризой бурь, с волнами споря,
По вольному распутью моря
Когда ж начну я вольный бег?
Пора покинуть скучный брег
Мне неприязненной стихии,
И средь полуденных зыбей,
Под небом