.
октября была самой трудной для москвичей. Они работали на войну, не жалея себя. В городе и области создавались формирования народного ополчения, на подступах к столице строились оборонительные сооружения, заводы перепрофилировались на выпуск военной продукции. Организованно шла эвакуация предприятий и государственных учреждений. Сбоев и паники не было.
И вдруг 16 октября произошел крупный сбой. На улицах города, ведущих к востоку, рано утром появилось много машин, телег и людей. Москвичи бежали из города. Кто-то пустил слух, будто Ставка решила сдать столицу, и нестойкие москвичи поверили! Они бежали из города, не понимая, что бежать некуда. Появилась немецкая авиация. Нацисты радовались, видя панику на окраинах. Как в подобных случаях нужно поступать руководителям? Все верно: нужно любыми средствами, даже суровыми, жесткими мерами пресечь панику, сбить с людских душ липкий страх, успокоить их и организовать. Милиция и воинские части справились с этой бедой в течение нескольких дней.
16 октября немецкие мотоциклисты прорвались к городу, один из них взлетел на мощном «Харлее» на Химкинский мост и, изрешеченный пулеметной очередью, завалился. Его соратники остановили мотоциклы, залегли или кинулись в воду канала Москва – Волга. Холоднаявода здесь в октябре! Многие немецкие мотоциклисты тут же захлебнулись, кого-то достали пули, лежащих на мосту тоже перестреляли, как куропаток. И стоило ли любителям быстрой мотоциклетной езды и осенних ныряний так много времени потратить на дорогу, чтобы здесь, на Химкинском мосту, получить пулю в лоб или захлебнуться в холодной воде канала Москва – Волга? В Москву им захотелось! Вот и получили они здесь вместо лихих удовольствий по девять граммов в грудь.
Через несколько дней москвичи увидели в кинохронике убитого немецкого мотоциклиста на Химкинском мосту и услышали твердый голос диктора: «Этот гитлеровец был ближе всех к Москве…» И москвичи поняли: других не будет.
Немцы еще давили. Сил у них пока еще хватало. И много гибло советских солдат! Они совершали запредельное для человека, запредельное. 4 октября в берлинском Дворце спорта на митинге Гитлер крикнул, артистично вскинув руку:
– Уже сорок восемь часов ведется на восточном фронте новая гигантская операция. Она приведет к окончательному уничтожению врага на Востоке… Этот противник разгромлен, и больше он никогда не поднимется.
Немцы ошалели от счастья. Газеты пестрели боевыми заголовками. Гитлер обещал японскому послу, что Москва падет 12 октября.
Не пала. Падали на родную землю советские солдаты, бросаясь, почти безоружные (было такое, было), на танки. Падали, срываясь с неба после таранов, летчики. Падали на русскую землю, в скопление вражеской техники, советские самолеты. Падали рядовые, офицеры, генералы. Но Москва не пала.
Немцы, однако, еще ни о чем не догадывались. Разве что честный генерал Гальдер отметил в дневнике: «Потери русских значительно меньше наших потерь». Он еще не хотел признаваться самому себе, что это плохой знак. 11 октября танки генерала Лелюшенко