Девушка с плеером. Валентина Назарова
крыле кампуса. Я оглядела себя. Свитер был наизнанку. Платье расстегнуто сбоку. Легинсы и сумочка валялись на полу. Я потерла лицо руками и медленно встала. Собрала с пола вещи, надела кеды на босу ногу и вышла в холл. Коридор был пустым и гулким – все уехали на каникулы.
Знобило и очень хотелось пить. Я зашла на кухню и пила из‐под крана, пока не почувствовала, что не могу проглотить больше ни капли. Все было похоже на сон или фильм, я будто наблюдала за собой откуда‐то со стороны. Воздух был густым и зеленоватым, как морская вода. Дойдя до своей комнаты, я заперлась изнутри и разделась догола. На теле не было ни синяков, ни царапин, только какой‐то незнакомый запах в волосах.
Был полдень. Значит, я потеряла примерно шестнадцать часов. Я встала под душ и открыла воду. Потихоньку подкручивала горячий кран, пока ванная не заполнилась густым паром. Потом я опустилась на пол и осталась сидеть так, обняв колени, пока не перестала дрожать.
Судя по симптомам, мне в коктейль подмешали какую‐то дрянь. А потом увели куда‐то и делали со мной что‐то, чего я никогда не вспомню. Я потеряла шестнадцать часов своей жизни. История в телефоне была чиста – я никому не звонила и не отправляла сообщений, ничего не постила и не фотографировала. Меня тоже никто не искал. Я забралась под одеяло с головой и включила музыку.
Так прошло две недели. Все уехали на каникулы, мне никто не писал, не звонил, не напоминал о той ночи. В первый день семестра я нашла себе комнату в квартире, которую снимала недалеко от кампуса моя знакомая американка с факультета журналистики, и переехала туда. Сама мысль о том, чтобы находиться в общежитии, вызывала рвотный позыв.
Подумать только, чья‐то чужая воля разом превратила меня в жертву, в предмет, в резиновую куклу из чужих фантазий. Абсолютно беспомощную и беззащитную. Это жутко. Я не могу перестать думать об этом ни на минуту последние несколько месяцев.
Не знаю, насиловали меня или нет. И не хочу знать. Я просто купила таблетку для экстренных случаев и сдала анализы через несколько недель. Все было в порядке. Я запретила себе возвращаться к той ночи. Это оказалось легко, ведь все мои мысли внезапно стали заняты тобой.
Теперь, уверена, ты понимаешь цепочку моих умозаключений. Я исчезла на целых шестнадцать часов, и никто не заметил моего отсутствия, не поднял тревоги. Когда я осторожно спросила у девочек, как прошел вечер, они только выразили сожаление, что я так рано ушла домой, да еще и не попрощалась. Никто из них не видел, как я уходила.
В следующий раз, когда я пришла в бар в кампусе при свете дня, я сразу обратила внимание на камеры: они были повсюду – у входа, над баром, возле танцпола. Наверное, если бы со мной случилось что‐то плохое, кто‐нибудь просмотрел бы записи. Как твою последнюю запись с остановки в Ноутоне: ты стоишь, ветер развевает волосы. Проезжает автобус, он закрывает камеру всего на секунду, а тебя уже нет.
Ведь с тобой могло произойти то же самое – бар, незнакомец с рогипнолом, нерадивые друзья.