Рыцарь Испании. Марджори Боуэн
была вырезана из древесины оливы, ее лик был зеленовато-черным, на голове сияла золотая корона с бриллиантовыми лучами, тело было облачено в жесткое белое парчовое одеяние, расшитое жемчугом, а вокруг ее гладкой шеи обвивалось ожерелье из изумрудов. Карлос, пристально глядя на нее, попытался пошевелить своими парализованными членами.
Не преуспев в этом, он испустил крик разочарования.
Король бросил на него короткий взгляд и приказал вынести статую. Принести Богоматерь из Аточи к постели сына – это было наибольшее, что он мог сделать. Если она останется непреклонна, то к чему процессии бичующихся, истязающих себя на улицах Мадрида и Толедо, молебщики и литании в каждой испанской церкви? Когда священники вынесли статую, король подошел к кровати и встал рядом с нею.
Карлос моргнул полуослепшими глазами и разомкнул опухшие губы.
– Молится ли обо мне королева? – спросил он чужим глухим голосом.
– Королева пребывает коленопреклоненной в своей молельне, – ответил король, – а Хуана босой совершила паломничество к святыне Богоматери-Утешительницы.
Он пристально смотрел на сына, держа берет у груди, и его глаза были поблекшими и жестокими, а брови нахмурены, как если бы он обдумывал какую-то ужасную мысль.
– Когда я женюсь на своей кузине Анне? – задыхаясь, спросил Карлос.
– Разве сейчас время помышлять о женитьбе? – ответил дон Фелипе.
Его глаза блеснули, когда взгляд скользнул по Хуану, такому молодому и красивому, почтительно, несмотря на утомление, стоявшему по другую сторону кровати. Затем король с тягостным осознанием перевел взгляд на уродливое, наполовину парализованное и больное создание, лежащее под златотканым одеялом.
Лишь на мгновение так тщательно оберегаемое им незыблемое спокойствие изменило ему.
– О, Господи! Мой сын! – пробормотал он, настолько тихо, что никто не слышал его слов, кроме самого увечного Карлоса, который ответил на них безумным смехом.
– Ваш сын и будущий король Испании!
И он беспомощно забил руками и неразборчиво забормотал, уже в бреду.
Дон Фелипе отступил от кровати и шепотом обменялся несколькими фразами с докторами. Затем он мрачно сделал знак дону Хуану следовать за ним и вышел из комнаты.
Хотя молодой человек и ожидал упрека за то, что упустил Карлоса из вида, он был рад покинуть покои больного и размять ноги, застывшие от коленопреклонения, и руки, уставшие от перебора четок.
Он прошел вслед за доном Фелипе в маленькую круглую комнату, где солнечный свет лился сквозь приоткрытые зеленые ставни на белый мраморный пол.
Король сел. Хуан остался стоять. Его платье было в беспорядке, волосы растрепаны, лицо серое от долгого бдения, но все это не могло скрыть ни его юности, пышущей здоровьем, ни его красоты.
Он стоял и ждал, когда этот человек, самый могущественным человек в мире, отец которого был и его отцом, обратится к нему.
Он не любил дона Фелипе и не боялся его, но он был благодарен ему за то, что тот возвысил его, и