Война за проливы. Призыв к походу. Александр Михайловский
же просто наемный работник, делающий свое дело от сих до сих?
– Не говори глупостей, Сосо, – сдвинув брови, ответил Михаил. – Разве я стал бы пить чай вместе с наемным работником или даже с временным попутчиком? Ни министры, ни кто-нибудь еще не удостаивается такой чести; это только для моей ближайшей родни, перед которой требуется блюсти приличия, и для тех людей, которые являются моими постоянными союзниками и единомышленниками. Ведь я хочу, чтобы Россия была сильной страной со справедливым социальным устройством – так же, как этого хочешь ты, Сосо, хотят генерал Бережной, адмирал Ларионов, тайный советник Тамбовцев, известный тебе капитан госбезопасности Бесоев, и многие другие… Помнится, было дело, последний раз тебя арестовали потому, что ты устроил забастовку на заводе, принадлежавшем французским Ротшильдам… Пока ты орудовал на предприятиях, принадлежавших их конкурентам, полиции до этого не было совершенно никакого дела, но как только ты задел интересы настоящих хозяев жизни, охранка тебя сцапала быстрее, чем лягушка хватает пролетающую мимо муху… Скажи, разве сейчас такое возможно?
– Сейчас, – немного подумав, сказал Коба, – по головке не погладят за любую забастовку, где бы она ни произошла. Хотя отчасти ты прав, любых мыслимых разумных экономических требований рабочим быстрее и проще добиться путем переговоров через согласительную комиссию нашего Общества. Дураки, не желавшие с нами разговаривать и договариваться, среди фабрикантов и заводчиков давно перевелись. Стоит какому-нибудь особо бойкому заводчику встать в горделивую позу, как к нему со всех сторон набегают инспектора Министерства труда, офицеры ГУГБ, корреспонденты Правды, а иногда и твои специальные исполнительные агенты, и совместными усилиями меняют горделивую позу на прямо противоположную, ту, при которой корма находится выше головы…
Отпив из переданной ему чаши, Коба передал ее жене и продолжил:
– Да, действительно, должен признать, что сейчас трудовые отношения в империи строятся на значительно более справедливой основе, а материальное благосостояние рабочих – хоть в Петербурге, хоть в целом по Российской империи, – существенно увеличилось. А если подумать еще немного, то становится ясным, что в последний год работа Председателя Общества для меня действительно превратилась в какую-то повседневную рутину, как у любого чиновника Империи, протирающего штаны в присутственном месте. Никаких тебе борьбы и трудов, только чтение отчетов, пришедших с мест, и выдача мудрых, но тем не менее вполне рутинных указаний, как поступить в том или ином случае. Только вот что, батоно Мишико. Пока я не могу представить, на каком еще месте я мог бы быть полезен тебе и нашему общему делу построения справедливого общества. Пусть видим мы процесс этого построения немного по-разному, но твоя правда – это действительно наше общее дело…
– Лет через десять, – задумчиво сказал Михаил, – я намереваюсь сделать тебя своим Великим Канцлером. Себе я хочу оставить в непосредственное