Судьба русского солдата. Александр Лысёв
пару десятков километров севернее, в районе Ораниенбаумского порта прогремел чудовищной силы взрыв – по всей видимости, взлетела на воздух одна из барж с боеприпасами, пришедшая накануне из Кронштадта. И тут же совсем рядом накрыло вынесенные вперёд позиции нашего боевого охранения. Цепочка разрывов пробежала точно по траншее первой линии. Высоко подлетели брёвна наката – разметало какой-то блиндаж, кажется, ротного опорного пункта. По крайней мере, попадание было примерно туда, где он располагался. Что-то чадно разгоралось у обороняющихся за ближайшим холмом. Отсюда, с нейтральной полосы, было не видно, во что попали, но судя по чёрному шлейфу, горели какие-то нефтепродукты. Дым заволакивал окрестности, заползая в низину, по которой проходила линия фронта. Когда порыв ветра на минуту отогнал в сторону серо-сизое облако, обнажив вдалеке передовые позиции противника, неожиданно прямо за ними сверкнули вспышки орудийных выстрелов. Это была новая батарея в данном районе. Значит, уходить с нейтралки пока никак нельзя – нужно точно засечь её местоположение. Да и куда сейчас назад подаваться – скорее всего, здесь целее будешь. Несмотря на молотившую неприятельскую артиллерию, планомерно превращавшую всю округу в лунный пейзаж, опытный глаз наблюдателя не терял ориентировки на местности. Вот выгоревший до ржавой желтизны остов подбитого танка, оставшегося здесь ещё с прошлой осени, вот приметная седловина между холмами за расположением немцев. А чуть левее огневая позиция этой новой батареи. Которая, однако, лупит беглым огнём, зараза. Нанести её координаты на карту прямо здесь, конечно, не получится – уж и вправду больно сильно жарят. Но ничего – никуда не денется. Он её засёк и запомнил.
Немецкие артиллеристы в очередной раз перенесли огонь в глубь плацдарма. А почти с самой вражеской передовой линии вдруг с визгом ударили миномёты. Пожалуй, так дело может дойти и до атаки. Ветер в очередной раз снёс дым теперь уже с наших позиций. В наполовину обвалившихся траншеях и ходах сообщения обозначилось едва заметное отсюда движение – наше пехотное прикрытие занимало свою первую линию. Судя по небольшому количеству иногда мелькавших за брустверами касок, занимать позицию начали пока что ещё небольшими силами. Миномёты стукнули и взвизгнули ещё раз. Несколько мин упало на нейтральной полосе. Будем надеяться, что случайные недолёты. Ещё залп – осколки просвистели в полуметре над выгоревшей травой. Он боком вжался в дно неглубокой воронки, в которой лежал. Приник щекой к сухой, пыльной земле, зарылся в неё половиной лица, зажмурив левый глаз и закусив зубами расстёгнутый ремешок сдвинутой вправо каски. И вдруг увидел над собой небо. Дым опять отнесло в сторону, и небо вдруг неожиданно оказалось синим-синим. Слушая, как ходила ходуном под ним земля, сам содрогаясь вместе с ней всем телом, он одним глазом с каким-то вдруг непонятно откуда взявшимся удивлением смотрел в это лазурное и где-то в невообразимой вышине совершенно чистое июньское небо второго военного лета 1942 года…
Наконец несколько раз рявкнули в ответ по сухопутному фронту немцев из района фортов наши тяжёлые орудия. Открыв беглый огонь по противнику, включилась в контрбатарейную борьбу немногочисленная полевая артиллерия плацдарма. Выждав с минуту и убедившись, что немецкие миномёты больше не стреляют, он перевернулся на живот, поправил каску и продолжил наблюдение. В голове промелькнула вроде бы не относящаяся к непосредственной боевой работе мысль – пусть сегодня проутюжили плацдарм, но зато меньше достанется городу. И действительно, ни в сторону Лигово – или как уже давно называли тамошний посёлок, Урицка, – ни дальше по Ленинграду немецкая дальнобойная артиллерия в тот день не стреляла. Отчего-то не последовала в тот день на Ораниенбаумском направлении после столь массированной огневой подготовки и наземная атака со стороны неприятеля…
Будильник сработал в пять утра. Алексей Златков по многолетней привычке проснулся моментально. Открыл глаза и тут же упёрся взглядом в два маленьких зелёных фонарика. Щурясь и слегка утаптывая его лапами, на груди расположился огромный серо-полосатый кот по кличке Филимон. Кот слегка мурлыкал, убаюкивая и будто гипнотизируя хозяина. Подниматься в такую рань в его планы явно не входило.
– Подъём, Филя, – решительно проговорил Златков и аккуратно потянул за край пледа.
Кот немного посопротивлялся, а затем, оценив проявленную к нему деликатность, мягко спрыгнул с дивана на пол. Потянулся на ламинате, искоса глянул через плечо на хозяина, всем своим видом показывая, что решение проснуться было принято исключительно им самим. И тут же, отбросив все условности, припустил на кухню, высоко задрав хвост. Златков усмехнулся, встал и направился следом. Кот уже выдвинул миску на видное место и накручивал вокруг неё круги. Ещё раз привычно хмыкнув и сыпанув ему корма, Златков поставил чайник греться на плиту и отправился приводить в порядок себя. Умылся, посмотрелся в зеркало, пригладил на макушке коротко стриженные волосы. Провёл ладонью по щетине на подбородке, ещё раз вгляделся в зеркало – нормально, сегодня можно и не бриться. Тем более не на работу едет. Вернулся на кухню, выключил засвистевший чайник. Выглянул в окно: там была обычная питерская погода, которую невозможно предсказать не то что на час вперёд, но даже на пятнадцать минут. Даже летом, как сейчас. Дождя