Кража по высшему разряду. Нина Стожкова
трубке с неожиданной готовностью:
– Что ж, голубушка, с нетерпением жду вас в субботу, ради такого дела даже готова отложить поездку на уик-энд в загородное имение…
Она так и сказала: не «на дачу», а «в имение», что слегка резануло Иннин демократичный слух. Дама продиктовала адрес на Мойке, и в ближайшую пятницу Инна потащилась поздним вечером на Ленинградский вокзал.
ВАГОНЧИК ТРОНЕТСЯ – НЕ ТРОНУТЬСЯ БЫ НАМ
Такая тоска навалилась на Инну на перроне, что она едва не повернула обратно, в свою маленькую уютную квартирку на московской окраине.
Тускло освещенную пустую платформу усыпали, кружась в стремительном диком танце и срываясь на ветру под поезд, крупные, как серебряные монеты, снежинки. Путешественница подставила руку, но ветер тут же сдул их с перчатки, и снежные хлопья понеслись в бешеном ритме мимо, мимо… Инна тащила, спотыкаясь, по обледеневшему асфальту огромную сумку, набитую образцами заказных книг, которые накропала за последние годы числом не меньше, чем достославный Оноре де Бальзак или благородный Чарльз Диккенс. У нее тоже получилась целая «Человеческая комедия». Однако прекрасно изданные тома были написаны от имени и во славу современных Гобсеков и Ростиньяков, а также Домби и сыновей. Инна героически волокла на себе в Питер эту мини-библиотеку, чтобы старуха оценила ее профессиональный успех и не скупилась. Мол, у нас такие, как вы, госпожа миллионерша, в очередь стоят… В сумке булькали две бутылки коньяка «Московский» (пусть Северная столица знает свое место!) для Изольды и Марка. В общем, из личных вещей в объемистую спортивную сумку поместилось лишь самое необходимое, никаких вечерних нарядов, все походно-спортивное, впрочем, на два дня больше и не надо…
Инна тащилась к первому вагону и проклинала про себя все того же Бурмистрова, автора множества благополучно лопнувших коммерческих проектов. Ему и в голову не пришло проводить ее до вагона, видно, испугался гнева очередной ревнивой любовницы, хотя на процент от будущего Инниного гонорара этот милый мерзавец рассчитывал всерьез…
Редкие зимние пассажиры поспешно нырнули в натопленное тепло вагона, и перрон окончательно опустел. До отправления поезда оставалось несколько минут. Инна устроилась у окна в пустом купе и раздвинула шторки. За черным проемом окна так же медленно падал снег, навевая тяжелый зимний сон.
«Хорошо бы повезло! Тогда буду ехать одна до самого Питера», – с надеждой подумала Инна. Она расстегнула «молнию» на сапоге и потерла вмятину на лодыжке. Только сейчас заметила: к ночи ноги отекли и нестерпимо гудели. То же самое проделала с другой ногой, и жизнь показалась не такой невыносимой, как полчаса назад. Инна достала из сумочки пудреницу. Из зеркала на нее уставилось измученное лицо сорокалетней женщины. Под снежными хлопьями тушь и тени размазались вокруг глаз, придав взгляду мрачноватое безумие, румяна облетели, и лицо при тусклом свете лампочки под потолком стало