Лёлишна из третьего подъезда. Лев Давыдычев
никто не верит.
Никто! Ни один человек!
Зрители пожалеют оступившегося гимнаста, поскользнувшуюся наездницу, простят глупые шутки клоуну, но когда выходит на манеж фокусник, все зрители мысленно желают ему неудачи. Кое-кто считает его просто обманщиком. Ведь зрители смотрят во все глаза и сердятся, потому что не могут заметить, откуда в бумажном кульке оказывается вода или как куриное яйцо мгновенно превращается в живого петуха.
…Когда в ваш город приедет цирк шапито, приходите на представление и не жалейте ладоней – хлопайте артистам, этим неутомимым, сильным, ловким и смелым труженикам!
Жизнь у Головёшки была в высшей степени скучная. Он даже читать не любил. Да чего там – читать! Он даже в футбол не играл.
А Горшков ему одно твердил:
– Думай. Включай свою мозговую систему на полную мощность.
Нет уж, если жизнь не удалась, никакая тут система не поможет, сколько её ни включай! Вот раньше, когда с жуликами дружил, жить было интересно. Воровать Головёшке (а так его прозвали за то, что он был черноволосый и всегда чумазый), скажем прямо, понравилось. Конфеты ел, в кино каждый день ходил, мороженое по нескольку штук за один раз сглатывал, по целой бутылке фруктовой выпивал и целой булкой закусывал.
И очень, помнится, удивился, когда его забрали в милицию.
Испугался.
Ничего не понял: ведь до этого он не задумывался над тем, что берёт чужие деньги, что совершает преступление, что будь он не маленьким, то за свои делишки угодил бы прямо в тюрьму.
Головёшка выслушал Горшкова с величайшим вниманием. Раскаяние его было настолько очевидным, что разговор в милиции занял не более получаса.
Однако на другой же день милиционер явился к нему домой и долго разговаривал с матерью, Ксенией Андреевной, выспрашивал её о жизни.
Мать, конечно, расплакалась: сын растёт непутёвым, без присмотра ведь. А она – больная, вот уж несколько лет не встаёт с постели. И если бы не соседка тётя Нюра, то и как бы жили – неизвестно. Лечить-то лечат, а вылечить не могут.
Головёшка был благодарен Горшкову, что тот не рассказал о карманных кражах. А то бы мать совсем расстроилась.
Потом милиционер побывал в школе и через месяц примерно добился, чтобы мальчишку перевели в интернат.
Но Головёшка опять связался с жуликами.
Горшков опять его поймал.
На этот раз разговор в милиции был куда строже. Тут мальчишка впервые услышал слова «неподдающийся» и «колония».
И на этот раз Горшков рассказал Ксении Андреевне не всё.
– Только в интернате не говорите! – взмолился Головёшка. – Я тогда оттуда убегу!
– Ты не пугай, – строго сказал Горшков. – Условия не ставь. Мы тебе условия ставить будем.
– Вы уж его больно-то не ругайте, – попросила Ксения Андреевна, – он у меня переживательный очень.
– Он у вас несознательный очень, – поправил Горшков. – Зря вы его жалеете.
– Да