Дикие цветы. Хэрриет Эванс
тихо сказала Белинда Бошан. – Да, действительно. Мне только интересно…
Оливия легонько захлопала в ладоши.
– Присоединяюсь! – сказала она. – Это было изумительно, Корди. Лови воображаемые букеты, примадонна!
Бен знал, что Корд не понравятся ни аплодисменты, ни лесть; она пела не ради показухи или одобрения, а потому, что пение было частью ее самой столько, сколько он ее помнил. Его первое воспоминание о сестре – Корд в вишнево-красном вязаном кардигане с прикрепленной к нему розой что-то мурлычет себе под нос, лежа в своей детской кроватке и задрав ноги высоко в воздух.
Белинда встала, запнувшись о расшатанную доску в полу. В дверном проеме она остановилась.
– Ты родилась для пения, Корд, – сказала она. – Это твой дар. Ты должна его использовать.
И она спустилась вниз, оставив остальных переглядываться друг с другом. Корд молчала и лишь смотрела туда, где стояла Белинда Бошан. Мадс захихикала.
– Она всегда такая драматичная.
– Белинда? Она веселая и иногда переигрывает. Но мне она нравится, – сказала мама, отпивая из стакана. – Профессиональное пение было ее главной мечтой, знаешь ли. Но у нее появилось новообразование на голосовых связках, и в прошлом году его удалили. С тех пор она не может петь, – глядя на Корд, она добавила: – Это дар, дорогая, она права.
– Она не смешная, – резко сказал Бен.
Он увидел, как его мать повернулась к нему, и тут же покраснел.
– Дорогой, я над ней и не смеялась.
– Она не переигрывает, она просто честная, но тебе не понять… – Он умолк, лицо его горело. Настала тишина. Он не мог сказать то, что хотел сказать маме последние несколько лет. Но все изменилось в эту неделю, когда он встретил Белинду. Несмотря на разницу в семь лет, он собирался сказать ей, что любит ее и что возраст не имеет значения. Папа намного старше мамы, хотя пример из них получился так себе. Бен поклялся, что найдет способ разбогатеть, чтобы Белинде не пришлось больше преподавать, и что найдет кого-нибудь, кто исправит ее голос, и станет присматривать за нею во всем остальном… Ее мягкий голос, ее ласковый характер, ее груди, колышущиеся под блузкой… Она была естественной и живой.
– Она не лжет. В отличие от тебя.
Повисла густая коварная тишина.
– Что это значит? – сказала наконец Алтея с угрожающей ноткой в голосе. Она услышала, как Гай что-то прошептал Оливии.
– Ты знаешь, что, мама! – сказал он дрожащим голосом.
Он знал, что они балансировали на самом краю и что следующий шаг станет шагом в пропасть.
Бен покачал головой.
– Это было всем, чем она хотела заниматься, и у нее это забрали. Вот… вот и все. – Бен пожал плечами, отступая от края пропасти. Но про себя подумал, я знаю все про вас с папой, я знаю уже три года.
Гай пробормотал что-то про явку с повинной, и Оливия кивнула в знак согласия. Бен увидел, как она подняла бровь, глядя на улыбающуюся Алтею. Его обуяла ярость: все они – лгуны и обманщики.
Оливия встала.
– Молодец, Корди, – сказала она, посылая ей воздушный поцелуй. – Это было по-настоящему прекрасно.