Дальневосточный тупик: русская военная эмиграция в Китае (1920 – конец 1940-ых годов). Сергей Викторович Смирнов
к Калмыкову было проявлено благодаря рекомендации японского агента Алексина. В феврале 1918 г. генерал Накадзима пообещал помощь Калмыкову и командировал из Владивостока в Иман капитана Ёко Нориёси, который безуспешно пытался оказать влияние на Войсковой круг Уссурийского казачьего войска в деле избрания Калмыкова войсковым атаманом. В дальнейшем капитан Ёко осуществлял связь с Калмыковым посредством разведывательного пункта Корейской гарнизонной армии на ст. Пограничная [Зорихин, 2015, с. 9]. Нужно отметить, что японские разведывательные органы, в частности Японская военная миссия (ЯВМ), прилагали большие усилия по созданию разведсети из русских сотрудников, вербуя их из числа офицеров и гражданских лиц. В 1921 г. ежемесячные выплаты японским агентам составили более 2 тыс. иен, разовое вознаграждение русским подданным колебалось от 30 до 150 иен. По неполным данным, к 1922 г. численность японских агентов в Маньчжурии и на российском Дальнем Востоке из числа русских, китайцев, японцев и корейцев составляла около 4 тыс. человек [Полутов, 2012, с. 79].
Всем добровольческим антибольшевистским формированиям были присущи некоторые черты, роднившие их с «запорожской вольницей», – отсутствие строгой воинской субординации, не очень высокая дисциплина, не вполне законные реквизиции. Но ведь и само понятие законности было поставлено революцией под сомнение. Несмотря на схожесть черт, каждый из этих отрядов имел свои особенности, свой уровень «вольницы»57, что зачастую игнорировалось в оценках некоторых представителей Белого лагеря, не говоря уже о советской пропаганде, усиленно демонизировавшей зарождавшееся антибольшевистское сопротивление. Тот же генерал Будберг, крайне негативно относившийся к «отрядам спасителей родины под фирмами Семенова и Орлова», называл их самыми анархическими организациями, «так как для них не существует никаких законов и слушаются они только тех, кто дает им деньги, и до тех пор, пока дает…», а их командиров – «своего рода винегретом из Стенек Разиных двадцатого столетия под белым соусом», «послереволюционными прыщами Дальнего Востока» [Будберг, 1924, т. 13, с. 197].
И здесь не только личное отношение генерала. В данном случае мы видим обнаружившееся уже в начале Гражданской войны напряжение и даже конфликт между теми военными (преимущественно офицерами), кто по разным причинам встали на путь безоговорочной борьбы с большевиками [Гребенкин, 2015, гл. 13], и теми, кто, не питая к большевикам теплых чувств, тем не менее, были негативно настроены в отношении т. н. «белого большевизма», предпочитали ни во что не вмешиваться и ждать. Как показывают современные отечественные исследования, представителей второй группы было большинство. В конце 1917 – начале 1918 гг. менее 3% из состава 250-тысячного корпуса офицеров Российской армии приняли участие в противостоянии советской власти [Там же, с. 436].
В феврале 1918 г. в Харбине образовалась политическая организация, громогласно назвавшая себя «Дальневосточным комитетом Защиты Родины и Учредительного собрания».
Известен единственный случай проявления неправомочных действий со стороны представителей отряда полковника Орлова. Случай убийства бывшими кадетами Хабаровского корпуса, членами отряда Орлова, корпусного преподавателя Уманского в мае 1918 г. Причиной этого убийства стала передача Уманским советским властям информации о кадетах, ушедших к белым в Маньчжурию, в связи с чем, их семьи подверглись репрессиям. Требование привлечь Уманского к судебному разбирательству по этому делу остались без внимания со стороны администрации полосы отчуждения. В отличие от орловцев, деятельность Калмыкова и его соратников стала поводом для следствия, назначенного Временным правительством автономной Сибири. По его результатам в сентябре 1918 г. был подготовлен внушительный «Доклад о беззакониях и насилиях, учиненных Особым Казачьим отрядом атамана Калмыкова».