Бывшая Ленина. Шамиль Идиатуллин
с Гошей у вас все сложно, но учеба сложней, а вот Максим забыт, я поняла. Ты девушка серьезная, поэтому с матстатом разобралась и все хвосты закрыла. Других почти и нет. Верю-верю, ешь давай. Так что стипендия будет, и вообще денег хватает, за квартиру с Ксюшкой платите вовремя, питаешься в столовой, в кафе с подружками ходите, и я тебе завтра на карточку чуть подкину, ешь-ешь, а что папа подкидывает, меня не касается, это ваши с папой дела.
– А папа-то когда придет? – спохватилась Саша, отдуваясь. С нее текло, хотя и кофту, и свитшот она сняла сразу.
Мама очень уверенно рассказала, что у папы очередной аврал, так что он всю неделю приходит в ночи. Саша этим вполне удовлетворилась, но черт ее дернул предложить позвонить: узнает, что дочь нагрянула, и сумеет прийти пораньше. Мама, кивнув, взяла телефон и на миг зависла, глядя в экран. Саша поняла, что дело не в одном аврале, и поспешила сменить тему. Не самым удачным способом. Бабу вспомнила.
Мама расплакалась, стала рассказывать, как все было неожиданно, как жаль, что Саша сама приехать не смогла, и как мама простить себе не может – не увидела и не поняла, что бабушка готовится помирать. Никому не сказала, ни мне, ни папе, и делать ничего не стала, даже пытаться.
Саша, держась из последних сил, сказала, что, может, и правильно баба сделала. Может, и правильно, согласилась мама, скривившись, но вот здесь – она постучала кулаком – жжет и болит. Вылечиться, говорят, шансов уже и не было, только мучилась бы. Но сказать друг другу столько не успели.
– И так же знаем, – пробормотала Саша.
– Когда знаем, когда нет, а сказать лишним не бывает, – ответила мама решительным тоном, не совпадавшим с ее заплаканным лицом. – Особенно когда долго рядом друг с другом… Ой, забыла. Сейчас.
Она вышла из кухни и почти сразу вернулась с красной коробочкой, которую сунула Саше.
– Вот, от бабушки.
Саша открыла коробочку и заревела.
– Мне лет пять было – я их нашла и надеть хотела, а уши не проколоты, ходила полдня, вот так у мочек держала. Баба сказала: проколешь – подарю. Помнишь, я тебя потом месяц доставала – пошли прокалывать?
– Ну, теперь, может, проколешь. Или как хочешь, сама смотри – можно в кулончик переделать.
– В два, один запасной. Видишь – не забыла, а ты говоришь, слова. Такое вот, это же всех слов важнее.
– Слова, Саша, тоже важны, тем более – я не договорила, – когда столько лет рядом. Это когда молодой, признаёшься в любви и прочем легко и просто, а когда пожил, и рядом с кем-то много лет, кажется, что глупо ему рассказывать: я же потому с тобой живу или общаюсь, что люблю-люблю и все такое, чего болтать. И слова истертые, и звучат не по правде. Но если по правде – говорить надо. Мы ж люди, Саш, мы от животных этим отличаемся.
– А-а. Я-то все понять не могла чем, а вот оно, оказывается, – отметила Саша, отсмаркиваясь.
Мама не смутилась и не возмутилась, конечно.
– Стало