Я у себя одна, или Веретено Василисы. Екатерина Львовна Михайлова
«экспертные» функции. Реальные мужчины в группе могут не давать никаких оснований полагать, что они склонны осуждать или контролировать. Картина мира, в которой любой – любой! – мужчина становится значимым источником оценки и критики, тем, «кто выставляет баллы» за привлекательность, ум, оригинальность, существует в женском сознании как бы сама по себе. Что поделаешь, на то есть исторические и культурные причины, и, пожалуй, «наше наследие» потяжелее американского (уж не говоря о том, что его просто больше). Больше – и разного.
Дан приказ: ему на запад, ей – в другую сторону…
«Позор тому, кто полагает, что у женщин нет души. У них есть что-то вроде души, как у животных и цветов». […] Ошибочно считалось, что так постановили на Вселенском Соборе в Никее в 325 г.
Очень неоднозначно это самое наследие. Опять-таки история Василисы… В ней ведь и мужчин, считай, нет: любящий папа оставляет дочь на ненавидящих ее баб и уезжает заниматься «Настоящим Делом». Царь (впоследствии муж) проявляет интерес к героине как к умелице, соткавшей немыслимой тонкости полотно. Когда через «доверенное лицо» она получает заказ на шитье из этого полотна царских сорочек, любопытна реакция: «Я знала, – говорит ей Василиса, – что эта работа моих рук не минует». Где, спрашивается, ликование по поводу хотя бы удачного устройства дел? Где хоть на медный грошик интереса к «царскому интересу»?
Героини традиционных наших сказок вообще не кажутся трепещущими перед «фигурой мужской власти». Многие из них активны, мудры, сами принимают решения, а часто видят дальше и проницательней героя. Царевна Лягушка это вам не Бедная Лиза из профессиональной (между прочим, мужской) литературы. Кстати, в человеческом воплощении «лягушонка в коробчонке» – тоже Василиса, и тоже Премудрая или Прекрасная. Крошечка Хаврошечка, конечно, жертва… но уж больно неистребимая… В отношении Марьи Моревны комментарии вообще излишни.
Все это напоминает нам – не в качестве серьезного научного пассажа, а так, по ассоциации – о некоторых занятных моментах. О том, например, что почти до времени Ивана Васильевича Грозного женщины у нас имели больше гражданских свобод, чем в Европе: девушку, например, нельзя было насильно выдать замуж. Или о том, что в Новгородской республике вдова, воспитывающая сына, именовалась «матерой» и обладала практически равными с мужчинами правами. А уж совсем в давние (но не незапамятные) времена почтенные наши предки могли зваться Людмиловичами и Светлановичами, и тогда это не было «отчеством». Как будто картинка векового угнетения верна… но не полна. Не так все просто. И даже описанная Пушкиным шокирующая практика браков между, прямо скажем, малыми детьми – когда по первости жены колошматили мужей, а уж потом, как положено, наоборот, – это тоже не вполне домостроевская практика. Так и тянется двухголосный распев: с одной стороны, «станет бить тебя муж-привередник