Город женщин. Элизабет Гилберт
(Если ты хоть что-нибудь знаешь о девичьей дружбе, но наверняка в курсе, что одна из двух всегда играет роль девочки на побегушках.) Да, Селия требовала преданного исполнения определенных обязанностей – помассировать ей уставшие ноги, расчесать волосы. Или восклицала: «Ах, Вивви, у меня опять кончились сигареты!», прекрасно зная, что я тут же побегу покупать ей новую пачку. («Какая же ты лапочка, Вивви», – мурлыкала она, засовывая сигареты в карман и даже не думая вернуть мне деньги.)
А еще она грешила тщеславием, причем в таких масштабах, что на ее фоне моя склонность к самолюбованию выглядела детским лепетом. Клянусь, ни до, ни после я не встречала человека, который столько времени проводил перед зеркалом. Селия могла бесконечно любоваться своим отражением, буквально околдованная собственной красотой. Знаю, выглядит так, будто я сгущаю краски, но нет. Клянусь, однажды Селия два часа кряду смотрелась в зеркало, рассуждая, как лучше втирать крем для шеи – снизу вверх или сверху вниз, – чтобы избежать двойного подбородка.
Но присутствовало в ней и наивное, полудетское обаяние. Особенно по утрам. Она просыпалась в моей постели, измученная, с похмелья, – сущий ребенок, которому хочется подольше поваляться и поболтать. Она делилась со мной своими мечтами – грандиозными и смутными. Ее амбиции, не подкрепленные даже мало-мальски конкретным планом, неизменно поражали меня. Селия сразу перескакивала к самым вершинам, где ее ждали богатство и слава, не трудясь хотя бы пунктиром обозначить дорогу к ним, – очевидно, она считала, что при такой внешности мир рано или поздно падет к ее ногам.
Спорный план – хотя, если честно, у меня и такого не было.
Я была счастлива.
Наверное, можно сказать, что я заняла должность художницы по костюмам в театре «Лили» – но лишь потому, что я сама считала себя таковой, да и других претендентов не наблюдалось.
Говоря по правде, фронт работ открывался обширнейший. Артисткам и танцорам постоянно требовались новые костюмы, а гардеробная театра «Лили» (жуткий сырой шкаф с пауками, набитый тряпьем еще более древним и дряхлым, чем само здание) служила слабым подспорьем. И поскольку девчонки вечно сидели на мели, мне пришлось импровизировать. Я научилась отовариваться дешевыми тканями на оптовом складе или – совсем дешевыми – на Орчард-стрит. Что еще ценнее, я навострилась ловить отрезы в комиссионках на Девятой авеню и шила костюмы из лоскутов. У меня обнаружился редкий талант превращать любую поеденную молью старую тряпку в роскошный наряд.
Больше всего мне нравился «Комиссионный рай Луцкого» на углу Девятой авеню и Сорок третьей улицы. Польские евреи Луцкие несколько лет работали во Франции на кружевной мануфактуре, после чего эмигрировали в Америку. По прибытии в Нью-Йорк семейство обосновалось в Нижнем Ист-Сайде, где торговало старьем с тележки. Но потом Луцкие перебрались в Адскую кухню[11] и завели прибыльный бизнес по продаже старых театральных костюмов и вечерних туалетов.
Район Манхэттена, с середины XIX века славившийся высоким уровнем преступности и воспетый в фильме Мартина Скорсезе «Банды Нью-Йорка».