Три времени года в бутылочном стекле. Даша Берег
об этом, хватит, типа. А как по другому-то, а? Аленка? Ведь все люди – как раз маленькие и слабые, вот и размышляют о своих проблемах, чтобы всем понятно было… А сильные люди… Кто знает, может, у них и проблем-то нет? Да и вообще – много ли ты видела сильных людей? Я, лично, ни одного.
– Я тоже, – быстро вставляю я. Во, Кока разошелся! Видимо, долго об этом думал.
– Во-во. Сильные люди – миф. Нет их в природе, не родились еще. А если и родились, то мне их проблемы не интересны! Поехали дальше.
Светило солнышко и ночью, и днем,
Не бывает атеистов в окопах под огнем,
Побежит слепой, победит и ничтожный,
Такое вам и не снилось.
Ходит дурачок по миру,
Ищет дурачок глупее себя…
– Мы с тобой – два старых дегенерата, – говорю я, когда песня кончилась.
– Так выпьем за нас! – кричит Кока. Мы злостно чокаемся. Водки осталось совсем мало. – А почему мы дегенераты?
– Нам по двадцать шесть, а мы сидим и бухаем, как парочка сумасшедших школьников. Ни семьи, ни детей, даже постоянных любимых нет. Рассуждаем о всяких пустяках с серьезным видом… Тебе нравится твоя работа?
– Неа.
– И мне не нравится. Можно столько всего сделать, а мы… Инфантильные придурки…
– Неужели тебе так хочется замуж?
Долгая пауза. Есть такие вопросы, которые неприлично задавать. Нет, не из разряда «незамужним девушкам неприлично», а вообще неприлично. А еще неприличней отвечать на них не так, как принято. Но выпитые полбутылки водки дают о себе знать, и я решаю ответить честно:
– Больше всего мне хочется, чтобы мне не исполнялось двадцать семь. Двадцать шесть – это и так очень много, но пока ведь еще разрешается не хотеть семью, а? Разрешается? Замуж в виде замужа я не против, и очень даже за…
– Замуж в виде замужа? – участливо переспрашивает Кока.
– Ну, всмысле, любимого человека хочу. Но только чтоб меня тоже любил. А семью в виде быта и детей я не хочу. Пока еще можно не хотеть. Но вот мне исполнится двадцать семь, потом дальше, и вот уже тридцать… И это уже неприлично. Когда мне было шестнадцать, мама говорила, что я моральный урод, потому что не знаю, кем хочу быть. Типа, в шестнадцать уже надо знать, или хотя бы мечтать быть кем-то. Вроде рубежа. Да, получается, у каждого желания или нежелания есть свой возрастной рубеж. В одном возрасте что-то хотеть или не хотеть допустимо, а в другом – уже нет.
– Да… В двадцать шесть делать то, что делаю я – это уже точно недопустимо… А как все начиналось!
– Неужели ты на самом деле хотел стать новым Миком Джаггером?
– Да не думал я ни о чем подобном, – тихо говорит Кока. Левая половина его лица едва заметно улыбается, а правая – нет, – но разбег перед полетом был серьезный. Потом самого полета и не случилось, а теперь вот просто радуюсь тому, что зарплату каждый месяц получаю. Кто бы мог подумать…
Нам обоим становится грустно. Обычно Кока в такие моменты переключается (как автомобиль – первая передача, вторая…), но сейчас молчит. Телевизор мы давно выключили, и в квартире почти идеальная тишина,