Пеле. Я изменил мир и футбол. Пеле
что даже если мы не сможем пробраться на склад, мы сможем залезть в один из вагонов товарняка, да и кто заметит пропажу нескольких мешков с арахисом? «И еще, – добавил он, – кто со мной не согласен, тот большое дерьмо!»
С этим поспорить мы уже не могли, потому гурьбой отправились на вокзал, всю дорогу идя на полусогнутых. Меня, как одного из неофициальных вожаков наших уличных пацанят, и еще одного парнишку избрали для того, чтобы залезть в железнодорожный состав и стащить орехи. У меня были опасения, но… чего не сделаешь ради футбола.
Мы проскользнули в вагоны, а я все не мог избавиться от мысленного образа мамы, уставившейся на нас со сложенными руками на груди, осуждающе и грустно качающей головой. Но было слишком поздно поворачивать назад. Мы разрезали мешковину, и орехи приливной волной заполнили деревянный пол. Мы лихорадочно бросились собирать их, набивая карманы, рубахи и ржавое старое ведро, которое прихватили, идя на дело. Казалось, минула вечность, прежде чем мы, наконец, рванули из вагона с добычей, нашли остальных ребят и помчались домой, смеясь и крича от радости и облегчения.
Мы поджарили арахис, затем, как и планировали, продали его, а выручку израсходовали на приобретение шортов. Когда мы поняли, что футболки не вписываются в наш бюджет, а испытывать вновь удачу с вагонами слишком рискованно, то решили удовольствоваться майками. При этом у нас по-прежнему не было носков и бутс, но мы были слишком возбуждены и нетерпеливы, чтобы переживать из-за этого. Вначале мы именовали себя Descalsos – «Босоногие», – пока не обнаружили, что в Бауру есть еще несколько команд с тем же названием и по точно такой же причине, что и у нас.
Вскоре вместо этого мы стали называться командой Седьмого сентября, – Sete de Setembro – так называлась улица, которая пересекала нашу. Сама она получила такое название в честь Дня независимости Бразилии – Седьмого сентября. Обладая теперь собственной экипировкой и имея в своем составе пару игроков-асов, мы стали относиться к себе исключительно серьезно. Перед началом игр мы выстраивались на поле – ну хорошо, вдоль улицы – со всей торжественностью, точно так же, как – мы видели – выстраивалась папина команда. Мы составляли графики игр с другими командами округи и выигрывали большинство матчей со счетом, иногда выражавшимся двузначной цифрой. Я стал выделывать сумасшедшие финты, набивать мяч головой, чеканить коленями. Иногда я начинал истерически смеяться над несчастными игроками из других городских районов, прорываясь мимо них, чтобы заколотить очередной гол.
Однажды вечером Дондиньо вернулся домой из универсама в полном расстройстве. Когда обед был закончен, он сказал, что хочет поговорить со мной наедине.
«Я шел сегодня по улице, где ты играл с друзьями, – сказал он, – и я видел, что вы там делали».
Глаза мои загорелись. Наверняка он видел, как я применил новый классный финт!
«Ты меня сильно расстроил, Дико, – сказал он. – Я видел, как ты издевался над другими ребятами.