В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945. Юрий Владимиров
от которых образовывались раны. Я с нетерпением ждал, когда закончится эта мука. Но поскольку работа шла дружно и даже весело, она сближала и солдат и пленных, что доставляло мне некоторое удовольствие.
Работа продолжалась не более двух часов. Я увидел, что двое немцев закурили, и осмелился попросить у них курева. Солдаты, тронутые тем, что я обратился к ним по-немецки, дали мне пару сигарет, одну из которых я сразу же прикурил от их бензиновой зажигалки. Подошли и другие солдаты и стали расспрашивать: сколько лет, откуда родом и прочее, и тоже дали несколько сигарет. От одного я получил маленькую шоколадку, что совсем поразило и меня, и моих товарищей. Но наш переводчик был недоволен, что беседа шла без его участия, и быстро прервал разговор.
Нас позвали на обед. За углом дома стояла, дымясь и распространяя аппетитный запах, полевая кухня. Немецкие повара приготовили нам густой чечевичный суп с большим количеством мяса.
Примерно часам к шестнадцати команду привезли обратно в тюрьму. Мы с соседом сразу поднялись в свою камеру, где, к своему удивлению, обнаружили кастрюлю с борщом, правда уже остывшим. Есть борщ мы не стали и, разостлав на полу шинели, улеглись спать.
Вскоре нас разбудили прибывшие с работы соседи. Оказалось, что их команда собирала на поле урожай свеклы. Конечно, обедом их никто не покормил, но зато в их котелки, которые они поставили у проселочной дороги, жители окрестных сел и деревень положили кое-какое съестное. Им достались также два арбуза, один из которых они отдали полицаям, которые встречали группу у ворот. А нашу – ранее прибывшую команду – они прозевали. Поужинав, я вышел в коридор и там прикурил сигарету у надзирателя от его бензиновой зажигалки. Я выкурил сигарету не целиком, так как у меня сильно закружилась голова. Оставшийся окурок я отдал надзирателю.
Утром почувствовал, что у меня болят и руки и ноги. Я стал сомневаться, смогу ли в этот день отправиться на работу. Кроме того, оказалось, что ночью шел холодный дождь и наступила типично осенняя погода. Теперь не могло быть и речи, чтобы в своей обуви, тонкой и уже немного дырявой, я был способен выходить на работу. А между тем у ворот тюрьмы заканчивалось формирование команд.
Увидев меня, входящего в камеру, надзиратель поинтересовался, почему я не еду со всеми на работу. Я объяснил, что у меня нет ни носков, ни портянок, из-за чего ноги в сапогах стали сильно мерзнуть. Не успел я это сказать, как мне в голову пришла идея – сделать портянки из куска шинели, отрезав ее на нужную длину. Надзиратель быстро принес ножницы, и мы укоротили шинель почти до колен. Я не знал, как отблагодарить за помощь надзирателя, и отдал ему пару принесенных вчера немецких сигарет, чем он остался очень доволен.
Можно сказать, что с этим надзирателем я подружился. Зная, что у меня нет ни мыла, ни полотенца, он принес мне кусок белой ткани. Но мыла он достать не мог – на это требовались большие деньги. Я был так растроган вниманием надзирателя, что отдал ему последние сигареты.
Обедать