Искуситель. Михаил Загоскин
жизни действительной, эта физическая потребность взяла наконец такой верх над моими моральными ощущениями, что я вышел на первой станции из кибитки и весьма обрадовался, когда смотритель поставил передо мною чашку сытных щей и горшок гречневой каши.
– Ну что? Далеко ли осталось до Москвы? – спросил я станционного смотрителя.
– Шестьсот двадцать верст, сударь.
– Возможно ли?.. Так мы в целые сутки и ста верст не отъехали?
– И то слава богу! – сказал Егор. – Ведь на двух станциях лошадей не было. Вы изволили дремать, сударь, так и не заметили, что мы часов по пяти дожидались.
– Для чего же ты не нанимал вольных?
– Вольных? Нет, сударь! Вольные-то кусаются! Тройные прогоны заплатишь!
– Так что ж?
– Помилуйте! Да этак мы переплатим и бог весть что.
– Делать нечего, не век же нам ехать до Москвы.
– И, сударь! – прервал Егор. – Доедем когда-нибудь, ведь этих ямщиков не удивишь. Что, в самом деле, поломаются часок-другой, а там дадут и почтовых.
– Вот вздор, стану я дожидаться!
– По мне, все равно, как прикажете, только, воля ваша, эти разбойники так дерут…
– Уж нечего сказать, точно, разбойники! – прервал почтальон. – Вот и теперь, посмотрите, что они с вас заломят.
– Да на что нам вольных? – закричал Егор. – Ведь ты сказал мне, что лошади через час придут?
– Нет, батюшка! И часика два потерпите! Кто их знает? Будут дожидаться на той станции попутчика, а там часа три, четыре надо лошадям дать выстояться.
– Так сыщи мне вольных, – прервал я, – дожидаться пять часов я не намерен.
– Слушаю, сударь! – отвечал смотритель, выходя вон.
– Эх, батюшка Александр Михайлович! – шепнул мне Егор. – Догадки в вас вовсе нет: уж я вам мигал, мигал! Сказали бы, что будете дожидаться, так и за двойные прогоны поедут, а теперь, посмотрите, слупят вчетверо!
Егор не ошибся: мы поехали на тройке, а с нас взяли за двенадцать лошадей.
Я давно не ездил на почтовых, говорят, что нынче станционные смотрители, с тех пор как пользуются офицерскими чинами, стали вести себя благороднее и не прижимают проезжающих, о большой Петербургской дороге и говорить нечего: там ходят теперь дилижансы, но в старину!.. Боже мой! Чего, бывало, не натерпится бедный проезжающий!.. Заметьте, однако ж: «бедный». Люди богатые или чиновные не знают этих мытарств и подчас не хотят даже верить, что они существуют на белом свете. Знатный человек мог в старину одним словом погубить станционного смотрителя, а богатый и прежде сыпал деньгами, и теперь бросает их для своей потехи, так для них всегда бывали лошади, но если у проезжающего в подорожной имелось: «Такому-то коллежскому регистратору или губернскому секретарю давать из почтовых», – а меж тем в его кармане, сверх прогонных денег было только несколько рублей на харчи, то он мог заранее быть уверен, что из трех станций, уж верно, на одной все лошади будут