Почему Анчаров? Книга VI. Материалы Анчаровских чтений, статьи, отклики о творчестве М. Л. Анчарова. Галина Щекина

      Видим, что все эти приёмчики используются поочерёдно и очень уместно. Сначала порцию-другую житейской психологии и самокритики, что так и хочется покопаться в себе: «Я тогда был еще молодой умник и старался понять, каким из двух способов лучше забыть свои неприятности: читать книжки, где персонажам было еще хуже, чем мне, или такие, где они испытывали неслыханные радости? – И я читал все подряд, проверяя эффект на собственной шкуре». Кстати, словарь писательский пестрит такими разномастными словами, что похож на винегрет из просторечий, разговорных слов и терминов: «Может быть, это роман идеалиста? Или сентименталиста? Или романтика? Или еще какого-нибудь брехуна, уклоняющегося от размышлений?» Автор смело рекламирует свой роман в этом же самом романе, чтобы читатель не бросил чтиво на 3 странице: «Я предупреждаю – будет рассказана история, которую никто не ожидает. Почему я так в этом уверен? Потому что. И больше вы от меня ничего не добьетесь». Разметка поля деятельности произведена автором быстро: основные борозды нарезаны, (временные отрезки), ориентиры даны уже в подглавках первой главы, где и проанонсированы путешествия несчастного героя из настоящего то в будущее, то в прошлое. Благодаря таким приёмам, как повторение (многократное упоминание о том, что герой находится на тропинке или в поезде, в мастерской художника, в институте, или на даче, например: «Дорогой дядя! Когда еще мы жили на Буцефаловке…»), а также такому приёму, как метафора и другие выразительные средства языка (чтоб уж точно дошло), — автор добивается внимания читателя! И уже довольный собою, повествует спокойно и размеренно, добавляя милые, а иногда забавные детали то к образу героя, то к портретам других персонажей.

      Свойство автора – устроить зазеркалье на полотне повествования. Когда зеркало стоит против зеркала и происходит бесконечное повторение отражений автора в одном зеркале, героя – в другом. Иногда автор практикует искусство безучастного взгляда на героя, чем, бесспорно, вызывает читательское сочувствие к нему, а иногда дёргает за рукав, даже заедается, капризничает: «Вы заметили, сколько раз я употребил слово «я»? Порой даёт новые оценки давно известным истинам и понятиям с убедительными примерами: «Дети родятся в условиях, которые сложились до их рождения. Извините за выделение. Но эта истина настолько проста, что не осознаётся никем». Временами жульничает и подменяет понятия: «Я прочёл довольно много моральных уставов… возлюби ближнего своего. Тоже, знаете, две тысячи лет не срабатывает, и морская пехота ждёт Апокалипсиса». А если не может выкрутиться – говорит просто: «Ёлки-палки!»

      Весело читаются строки о пользе книг. Автор сходу рассортировал все когда-либо написанные книги на книги, способные влиять на сознание и тренировать душу, книги, которые «давали силы выдержать жизнь», а в качестве примера книг, учащих жить, преподносятся книги «двух-трёх классиков и несколько справочников». Им противопоставляются книги, которые «не наматывают кишки на карандаш». Как хлёстко он расправляется с экспертами, например: «Сколько из них пишут двумя руками в разные стороны. Хорошо живут!» Или ведёт себя, как лектор в аудитории, который доносит до студентов изучаемый материал с паузами для записи. Например, рассуждения о гипсе и мраморе, живописи и фотографии, линиях и переломах, вере и политике, Ломоносове, Модильяни, Рембрандте…

      Затем начинает вырисовываться сюжет, где не очень везучий, поначалу, писатель переживает за своё творчество и страдает от жизни. И все эти переживания и его «телесные и духовные» движения отображаются в романе передвижениями в прошлом, настоящем и будущем. Есть герой, есть его мысли, есть обстоятельства, в которых он находится, – вот вам и сюжет. Роман не о любви, хоть она в него просачивается благодаря ухищрениям автора и духовным поискам героя.

      Вызывает интерес и хаотичность повествования. Оно то ускоряется, то замедляется. Автор, как нарочно, сшивает полотно романа довольно острой иглой иронии и сарказма. А нитка, за которую держится герой всеми силами, то рвётся, то запутывается. И лишь ближе к сердцевине сюжета – выравнивается. Тогда-то и появляются ровные, ритмичные стежки авторской мудрости, и читателю, наконец-то, становится уютно в ситуации чтения.