Почему Анчаров? Книга VI. Материалы Анчаровских чтений, статьи, отклики о творчестве М. Л. Анчарова. Галина Щекина
даже намека на такой оборот дела: он нигде не позволяет себе призывов к крестовому походу с кольями наперевес, за исключением очевидного случая, когда «они» нападают на «нас» первыми. В остальном вся его война происходит исключительно в интеллектуальной плоскости.
Но и на этом Анчаров еще не останавливается – на самом деле он уводит нас еще дальше от примитивного противостояния «наших» и «ихних». Это становится понятным, если рассмотреть отношение к миру персонажей, представляющих в его произведениях положительный идеал. Это представлено в нашей книге, откуда я сейчас просто выдерну пару дословных цитат:
Анчарову «и в голову не приходит, что «хорошие» – это могут оказаться, скажем, все русские или все евреи, а «плохие» – все немцы или там американцы. У него герои никогда не воюют с немцами или японцами вообще: они воюют с гитлеровцами и фашистами. То есть, говоря по-современному, у него «хорошие парни» очищают мир от «плохих парней», и это деление совсем не зависит от национальности и гражданства, и Анчаров нигде даже не намекает, что оно хоть как-то зависит от партийной принадлежности <…>
Многие из его современников обиделись бы, если бы их обвинили в недостатке интернационализма, но они все-таки делили мир на «своих» и «чужих» – на пролетариев и буржуев, на русских и нерусских, на евреев и не евреев, на коммунистов и капиталистов, на членов партии и беспартийных и так далее. Анчаров был один из немногих в своем повидавшем всякое поколении, кто делил мир на хороших и плохих людей, независимо от любых других их качеств и признаков, и ни разу даже намеком не отступил от этого принципа».
Это отношение наложилось на его главную идею о том, что мир определяют художники-творцы. Анчаров позднее прямо заявит (из «Записок странствующего энтузиаста»): «Главное правило для художника – быть исключением». Признание за индивидуальностью права на свое особое отношение к миру было не Анчаровым придумано, это было составляющей мировоззрения и его родных шестидесятников, и вообще гуманистической идеологии, набравшей силу как раз на его глазах. Но именно для для Анчарова этот момент был самым главным: без права на личные отношения с миром никаких творцов, разумеется, не бывает. В повести «Золотой дождь», говоря о дне наступления Победы в Великой Отечественной, он напишет знаменательные слова: «Это был день, когда все люди думали одинаково и ни один не был похож на соседа. Это был день, когда люди не нуждались в подозрительности и во всей огромной Москве не было ни краж, ни ограблений. Это был день счастья, потому что все поняли: равенство – это разнообразие». Конечно, прагматичный человек иронически усмехнется, прочитав эти строки, но Анчаров ощущать иначе этот момент не мог: право на индивидуальность было краеугольным камнем всего его мировоззрения, а человек-творец со всей своей непохожестью на других стоял в центре его вселенной.
Сейчас речь не том, что в этом главное расхождение