Песнь теней. С. Джей-Джонс
тихо сказала мама, глядя, как они вдвоем поднимаются вверх по лестнице. – Она с каждым днем все больше сходит с ума.
Я вернулась к мытью посуды.
– Она стара, – сказала я. – Наверное, этого стоило ожидать.
Мама фыркнула:
– Моя бабушка оставалась в здравом уме до самой смерти, а она была старше, чем Констанца сейчас.
Я молча опускала тарелки в бадью с чистой водой, после чего передавала их маме, чтобы она их насухо вытирала.
– Лучше ее не осуждать, – сказала она скорее себе, чем мне. – Эльфы. Дикая Охота. Конец света. Иногда даже кажется, что она действительно верит в эти байки.
Отыскав на своем переднике чистый краешек, я взяла тарелку и вместе с мамой начала вытирать посуду.
– Она стара, – повторила я. – Подобные суеверия бродили в этих местах всегда.
– Да, но это просто сказки, – нетерпеливо возразила мама. – Никто в них не верит. Иногда я не знаю, понимает ли вообще Констанца, где мы живем – в реальном мире или в мире выдуманных ею небылиц.
Я промолчала. Мы с мамой высушили все тарелки, положили их на место, протерли столешницы и убрали грязь с кухонного пола, после чего по отдельности отправились в свои комнаты.
Что бы ни думала мама, а жили мы не в придуманной Констанцей сказке, а в жутком реальном мире. В мире жертв и сделок, гоблинов и Лорелеи, мифов и волшебства и Подземного мира. Я, выросшая на бабушкиных историях, я, побывавшая невестой Короля гоблинов и ускользнувшая от него, как никто другой знала, какие последствия ждут тех, кто преступит управляющие жизнью и смертью Древние законы. Грань между реальным и вымышленным была такой же ненадежной, как память, а я жила где-то посередине между ними, между красивой ложью и уродливой правдой. Но я об этом не говорила. Не могла говорить.
Потому что если Констанца сходила с ума, то и я тоже.
Игру мальчика называли волшебной, и люди с хорошим вкусом и туго набитыми карманами выстроились в очередь на улице у концертного зала, чтобы отправиться в путешествие по неизвестным мирам. Концертный зал был маленьким и уютным, количество мест около двадцати, но мальчику и его спутнику еще ни разу не доводилось выступать перед столь многочисленной публикой, и мальчик нервничал.
Его учителем был известный скрипач, итальянский гений, чьи пальцы давно сковали возраст и ревматизм. Во времена расцвета маэстро говорили, что Джованни Антониус Росси своей игрой заставляет ангелов плакать, а дьявола плясать, и любители симфонической музыки надеялись, что в его загадочном юном ученике смогут уловить хотя бы отблеск дарования старого виртуоза.
«Найденыш, подменыш», – шушукались любители симфонической музыки. Его обнаружили играющим на обочине дороги в баварской глуши.
У мальчика было имя, но оно затерялось среди всех этих перешептываний. Ученик маэстро Антониуса. Златовласый ангел. Прекрасный юноша. Его звали Йозефом, но этого никто не помнил, кроме его товарища, его аккомпаниатора, его возлюбленного.
У этого компаньона тоже было имя, но никто не считал его достойным упоминания.