Нейтральной полосы нет. Евгения Леваковская
непонятно было, откуда они брались, и так тяжко было дышать, и безудержные рыдания сотрясали ее. Вика упрямо лежала вытянувшись. Слез были уже полны уши.
Но что же в самом деле произошло? Ведь Фузенков заступился за нее. Радоваться надо! Конечно, Вика – не Северцева. Северцева толстая, с большим животом и большими грудями, грубоватая, сугубо домашнего вида, не молодая, ее и в кителе-то никогда не увидишь.
Но как же умеет она с этими самыми, ради которых все, – с детьми!
Скольким она помогла не в пустяке с разбитым стеклом – в жизни. Надо же быть и слыть такой, чтобы несчастный восьмилетний малыш-сирота, брошенный отчимом, из другого города, не зная адреса, прислал ей по почте самодельное, треугольником, письмо: «Лично в руки милиционерке Северцевой…»
Вика привыкла докапываться до первоисточников. Ну а если бы все то же самое говорил не Лобачев, а кто-нибудь другой? Не такой, чтоб хотелось зажмуриться, когда он вошел в комнату?
«Нет, все равно было бы обидно», – ответила себе Вика, и это была правда. Почему он так легко подглядел то, чего никто не заметил? Никто, кроме тех, для которых все, кроме ребят…
Вика видит сейчас вопрошающий, требовательный взгляд мальчика. Взгляд, как стук в дверь, за помощью. А ведь остался стук безответным. Не сумела она открыть ему дверь. Потому что не сумела поверить. А вот Лобачев все и сразу сумел. Как смотрел на него мальчик! Как на Северцеву! Вот так…
Самым неукротимым слезам приходит конец. Постепенно оставляло Вику удушье безысходности, уступая место печальному облегчению. Она взглянула на часы, по Швейцеру надо было полежать еще четыре минуты. Достала из кармана халата платок, вытерла мокрые уши.
Есть, конечно, обстоятельства, против которых бессилен человек. Ну хорошо, мальчик, контакта пока нет. Это она согласна. Но у альбиносов, кажется, красные глаза?
В комнате стало уже совсем темно. Когда Вика зажгла настольную лампочку, в открытую форточку валом повалили мохнатые ночные бабочки, вблизи похожие на маленьких сов. Они бились о лампу, шелестели и бегали по страницам. Вика старалась их осторожно отпихивать – Альберт Швейцер не терпел убийств.
Интересно, как бы Швейцер решал вопрос с пьяницей-зятем. Его безобразная ухмылка, между прочим, тотчас возникла перед Викой, когда, стоя под лестницей, она слушала голос Лобачева.
«Довольно! – вслух, строго, как всегда, пресекла себя Вика. – А ну-ка волю – в кулак!» Нет, все же в этих словах было не одно пустозвонство.
Глава четвертая
Знай Никита, что давний, еще до Майских праздников, мимолетный разговор в электричке о дачной краже остался у Вадима в памяти, ему стало бы чуть не по себе. Во всю жизнь он не имел от брата секретов. Строго говоря, он не имел секретов ни от кого, душа его еще не нуждалась в замках. В то утро в электричке ему и в голову не приходило, что пустяковая подробность, малозначащее в ходе службы событие может иметь продолжение, обретет значение в его бытии.
Началось с того, что у ответственного, с персональной