Нейтральной полосы нет. Евгения Леваковская
человек, – вступил в разговор старик. – Мне приходилось иметь дело со многими лейтенантами милиции, но должен вам заметить, далеко не все они, даже и с тремя звездочками, владели иностранным языком. Это, как говорится, не типично. Вы, простите, действительно участковый?
– Да, я действительно участковый инспектор, – подтвердил Никита, решив про себя, что старик типичная сволочь, но неудобно интересоваться, где это помогло ему встречаться с таким множеством офицеров милиции. Каждый вопрос его Никита воспринимал как оскорбление. Оскорбительным казался ему и взгляд женщины, которая по-прежнему куталась в шарф, хотя солнце уже лилось в окна и становилось жарко, и, полуобернувшись в кресле, откровенно разглядывала Никиту с головы до ног. Оскорбительно было и то, что он стоял, а они сидели. Впрочем, стояла и старуха, явно недоумевая, почему ей не дают проводить этого участкового, который даже без собаки приехал.
– Знакомьтесь же наконец, – протяжно проговорила молодая, словно бы давно порывалась познакомить гостей, да все ей что-то мешало. – Это известный адвокат Семен Яковлевич Качинский. – Кивок в сторону старика. – Это участковый инспектор лейтенант… – Улыбка Никите, яркая, контрастная, почти как на портретах. – Надеюсь, фамилия не засекречена?
– Лобачев, Никита Иванович.
Никита намеревался сам подойти к креслу: что бы ни было – старик без малого годился ему в деды, – но Качинский поднялся неожиданно легко и предупредительно шагнул навстречу.
– Я все время думал, где я вас видел. Оказывается, вас я не видел, но вы чем-то похожи. Капитан Лобачев ваш брат?
Вблизи Качинский не показался Никите уж таким бесприметным. Под кустистыми нависшими бровями глаза у него были свежие и зоркие. Наверно, хорошо еще видит, на переносице нет следа дужки очков.
Крепко пожав руку Никите, старик сделал широкий жест:
– Ну а это наша Региночка, Регина… – Он назвал фамилию владелицы дачи. – Обладает умом и прекрасными глазами, что редко сочетается. Кроме того, талантливый журналист.
– Не пытайтесь вспомнить фамилию, – сказала Регина. – Слава еще не приосенила меня своим крылом. Надеюсь, вы не откажетесь от чая? Или предпочитаете что-нибудь покрепче?
Качинский, благодушно улыбаясь, поглядывал то на Лобачева, то на Регину. Оба смотрели сейчас на нее сверху вниз, и глаза ее, в которых поблескивали блики пламени, казались особенно глубокими.
Никита никак не мог понять, чем вызвана такая перемена в обращении с ним. Не английским же языком. Он счел это следствием уважения старика к Вадиму. Вадима многие юристы знали.
Но все равно Никите хотелось как можно скорее уйти из этого какого-то ненастоящего, на декорацию похожего дома. Ему надо делом заниматься, у него нет времени на болтовню. Парень его в коляске небось спит давно, разогрелся на солнышке. Соколов в отделе диву дается: ни Никиты, ни звонка.
– Извините, – сказал он твердо, – я должен ехать. Между прочим, надо барометр ваш искать.
Качинский не поддался на шутку.
– Если