Жёстко и угрюмо. Андрей Рубанов
раз, пока не лопнул череп. Говорят, кум был в ярости. Камеру, где произошло убийство, расселили, каждого допросили, многих избили, отобрали весь запрет, включая самый невинный: иголки даже.
– Есть проблема, – сказал я куму.
– Излагай, – разрешил он.
– У нас сидит такой Заза. Это имя его. Фамилии не знаю. Но Заза у нас один…
– Я понял, понял, – сказал кум. – Что дальше?
– Уберите его из хаты. Или мы его сломаем.
Кум посмотрел на меня без особого любопытства – так, запомнил на всякий случай – и проехался локтями по бледным лицам подведомственных негодяев. Негодяи скалили коричневые зубы: нам всё нипочём!
– «Вы» – это кто? – спросил кум.
– Сам знаешь.
– Это всё?
Я кивнул. Меня вывели.
Врач дал мне несколько пачек бинта и банку заживляющей мази, хотя я его не просил. Мазь нужна летом, когда все гниют, когда вши, а зимой и весной арестанта только чесотка мучает.
Утром нового дня выводной надзиратель через отверстый люк кормушки выкрикнул четырёхсложную фамилию Зазы. Тот не поверил, пошёл переспрашивать, вернулся расстроенный.
– С вещами заказали!
– Странно, – сказал Зазе тот, кто сидел за контрабанду палладия. – Давай денег дадим. Выкупим тебя.
– Благодарю, – гордо ответил Заза. – Обойдусь.
И пошёл искать свои ботинки, но не нашёл, и в неизвестное будущее отправился в шортах и тапочках.
По слухам, он попал на четвёртый этаж, в сто тридцать пятую хату. Его ботинки мы потом обнаружили и попытались переслать владельцу по «дороге» – но каблуки не пролезли сквозь решётку.
Я его встретил в автозаке через месяц, в разгар весны.
В автозаке кого только не встретишь. Каждое утро из тюрьмы выезжают около тысячи мрачных и провонявших никотином злодеев. В суды, в прокуратуры, в следственные управления и следственные комитеты, в казённые дома разнообразных функций и названий. Вечером всех возвращают назад. Большинство видят друг друга в первый и последний раз.
Машину качало, со всех сторон в меня упирались локти и плечи соседей, в отсек на восемь мест забили двадцать тел, некоторые сидели на коленях у других, а двое висели под углом пятьдесят градусов, упираясь руками, ногами и твердокаменными арестантскими задницами.
В двух местах боковая стенка кузова имела дырки, каждая не более двух миллиметров, оттуда проникало забортное свечение свободы, и прижатый ко мне человек, удобно и чисто одетый, отодвинул соседей и приник глазом к отверстию. Оранжевая спица света воткнулась в его тёмный зрачок.
– Солнце! – вскричал он с угрюмым восторгом и повернулся ко всем.
Но его радость никто не разделил.
– Как ты, Заза? – спросил я.
Он узнал меня. Дёрнул щекой и ответил с презрением:
– Нормально. А ты?
– Отлично.
– Сидишь там же?
Я