Братья и Сёстры. Евгений Черносвитов
вразумить священника отпеть труп Офелии. Когда не получается – начинает его оскорблять. Но, стоит появиться принцу Гамлету и Лаэрт преобразуется! Какая истерика!
«Трижды тридцать казней
Свались втройне на голову того,
От чьих злодейств твой острый ум затмился!..
Не надо.
Погодите засыпать.
Еще раз заключу ее в объятья.
(Прыгает в могилу)
Заваливайте мертвую с живым!
На ровном месте взгромоздите гору,
Которая превысит
Пелион и голубой Олимп».
Поведение принца Гамлета весьма разумно. Он легко «успокаивает» Лаэрта, По-существу одной и той же фразой: «Могу и я».
Лаэрт – повеса и только. Фехтует, в Париже флиртует. И вдруг судьба выносит его на один уровень с принцем Датским, будущим королем! Но – в качестве кого? Киллера! Интересно получается: сначала принца Гамлета предает его возлюбленная Офелия. Еще до желания покончить жизнь в реке. А потом – его приятель:
«Лаэрт, откуда эта неприязнь?
Мне кажется, когда-то мы дружили.
А впрочем, что ж, на свете нет чудес;
Как волка не корми, он смотрит в лес».
В конечной сцене Лаэрт совсем не интересен. Забегая вперед, скажем, как и принц Гамлет и все остальные. Шекспир не напрягался, а, вероятно, предоставил ситуации разрешаться согласно своей, внутренней, логике. Это вообще весьма современная тенденция – пусть все будет, как будет! Как карта ляжет! Таким образом, решается главная задача трагедии «Гамлет, принц Датский». И имя ей – принц Фортинбрас! Действительно, не с Польшей же воевать могущественной, вставшей на ноги Норвегии? Да и Англии нельзя позволить освободиться от власти скандинавов. Послушаем Шекспира:
«Игра страстей еще как бы бушует,
В чертогах смерти, видно, пир горой,
Что столько жертв она, не разбирая,
Нагромоздила».
Это говорит Фортинбрас, за плечами которого стоят в полной боевой готовности полки,
«Просто страх берет.
Английские известья опоздали,
Погиб король, который был бы рад
Услышать, что приказ его исполнен
И Розенкранца с Гильденстерном нет.
Кто нам спасибо скажет?»
Это говорит первый английский посол. В его словах уже есть нотки недовольства и, прислушайтесь, торжества, что Дании король убит!
И тут же, как чертик из табакерки, Горацио – слуга Макиавелли! Простите, друг итальянский принца Датского!
«Он – едва ли.
Его он и при жизни не сказал.
Он никогда не требовал их смерти.
Но раз уж вы сошлись здесь на крови
Дорогами из Англии и Польши,
То