Записки из Чистилища. Елена Липецкая
зеркало, встроенное в антикварный по возрасту и помойный по виду трельяж, точнее – в среднее из трёх гнездо для зеркал… Пыльная лампа под высоким закопчённым табачным дымом потолком… У стены, оклеенной выцветшими и полуоборванными обоями – маленький, с продавленным сиденьем и разорванным передним валиком, диван…
И на этом диване творилось что-то мерзкое в своей сакральности… Два изуродованных тела пытались сношаться… Иногда у них это даже получалось. Оба были пьяны как сапожники… Перегарный смрад плотной пеленой висел в помещении. Меня едва не вырвало… Силу воздействия аромата сивухи усиливало само действие.
Та, что играла роль Снегурочки, совершенно оголённая, лежала на своём голубом одеянии поперёк дивана. Её единственная нога в поперечном шпагате лежала почти на самой подушке в замызганной и не стиравшейся как минимум полгода, наволочке. Её лобок был чисто выбрит… Не видно было ни волосинки, ни пенёчка от них…
Над самыми половыми губами была ярко-синяя татуировка в виде бабочки с раскрытыми крыльями, кончики которых упирались в самые гачи молодой женщины. Вторая нога отсутствовала полностью… Заметно было, что ампутацию произвели с вычленением тазобедренного сустава. Такие обычно проводят при онкологии, саркоме.
Вход во влагалище зиял словно волшебная пещера Али Бабы. И манил своей доступной бархатной нежностью цвета переспелой малины. Голова покоилась на спинке спального места, слегка запрокинувшись – диван был достаточно широким, но и Снегурочка не была Дюймовочкой.
Выше плоского, даже впавшего живота выделялись две почти правильных полусферы, похожих на молочный мрамор, грудей. Они были белоснежны… Лишь синеватые прожилки кое-где просвечивали сквозь тонкую, словно пергамент, кожу… На верхушках куполов виднелись скукоженные вишни сосков с темными, почти коричневого цвета, околососковыми кругами вокруг них.
У внучки однорукого сказочного Деда была тонкая талия. Угадывалось, что раньше она украшала тяжёлые бёдра Шамаханской царицы… И лобок её был соответствующим: сочным, широким… Немного похожим на ломоть сала, он холмом выступал над низом живота. Срамные губы были под стать: округлые, почти толстые… такие мягкие, что сами напрашивались в рот: как вареники из старого варианта фильма «Вечера на хуторе близ Диканьки».
Дед, хотя на самом деле он не был дедом, но для меня в том сне – он казался уже таковым, стоял перед живой амбразурой на коленях, охватив своей единственной рукой одиноко округлую ягодицу, из которой была удалена нога женщины. Он гладил её, то проводя пальцами по раскрывшемуся бутону вульвы, то всей площадью ладони лаская раненую половину попы, то и дело проникая большим пальцем в глубину её ануса.
Его культя упиралась в уцелевшую правую ногу Снегурочки. Она сиротливо терлась по ее гладкой коже, стараясь слиться с ней, стать тем самым осенним опёнком на тонком стволе. Я увидела, как голова мужчины