Интуиция смысла (этико-социальный контекст русской философии). Владимир Варава
(земное) начало соединяется с духовным (небесным). Плохо, когда человек витает в облаках, не считаясь с земными условиями, и когда он настолько «приземлен», что духовность в нем почти отсутствует.
Притяжение Земли – это наша естественная зависимость от окружающей среды и от нашей природной организации. Зов Неба – это устремленность к таким идеальным и совершенным формам, которые для Земли кажутся невероятными и сверхъестественными.
Данное противоречие раскрывает специфику человеческого бытия. Зов Неба и притяжение Земли – вот две силы, от взаимодействия которых зависит характер всех наших мыслей, чувств и поступков. Человек ногами прикован к Земле, а руки простирает к Небу. Ему и Земли не хватает, и до Неба далеко» [8, с. 334]. И далее: «С философской точки зрения, поведение человека становится понятным в той мере, в какой мы можем отыскать в его поступках взаимосвязь земного и небесного. Там, где мы не нашли такого взаимодействия (и где его нет на самом деле), там имеют место какие-то проявления жизни, не пред ставляющие для философа никакого интереса.
Зато там, где возможно проследить за взаимодействием Земли и Неба, там раскрываются все тонкости и оттенки человеческого бытия. Человек весь проявляется в этом взаимодействии. Вся его мораль, его достоинство, его благородство или низость» [8, с. 337].
В этих, казалось бы, незамысловатых и далеких от профессиональной нагруженности словах выражены существенные истины о человеческом бытии. Истины нравственного характера.
Итак, особенность русского философского языка в том, что это один из наименее формализованных языков культуры. Он не кодифицируем и в принципе не верифицируем. Бесконечные споры, а порой и скандалы по поводу того, есть ли русская философия или ее нет, во многом связаны как раз с этим поистине апофатическим, то есть ускользающем свойстве русского философского языка.
Действительно, на каком языке можно точно и адекватно выразить предельный опыт бытия, до которого дошли русские философы? Вот и используют русские мыслители всю бесконечную палитру литературных жанров, не гнушаясь ни чем, для того, что бы хоть как-то выразить и запечатлеть этот опыт. Здесь и философская проза наших классиков писателей, и не мене философская поэзия поэтов Мандельштама, Пастернака, Бродского, и религиозная философия христианских апологетов, и философская критика литературы, и гениальный Розанов, и экзистенциальный Шестов, и таинственный Федоров, и монументальный Лосев, и тончайший эстет Шпет, и одинокая герменевтическая звезда Бахтина, и блеск филологических текстов Лотмана, Аверинцева, Лихачева, и подвижничество советских этиков, и странность Батищева, и культурфилософские эксперименты Гачева, и философский опыт Бибихина и многое, многое другое, в совокупности и составляющее гипертекст русской философии.
Близость русской философии к литературе означает лишь одно: эта философия в чистом виде не научна и не религиозна. Она философична.