Каштановый человечек. Сорен Свейструп
у него на ширинке и начинает снимать ремень, но тут вдруг слышит приближающиеся шаги.
– Где у тебя штопор, мой мальчик?
В дверях появляется пожилой мужчина с резкими чертами лица; в его руках бутылка вина. Музыка заканчивается, и до Тули́н доносится какофония голосов из гостиной.
– Это мой отец. Отец, а это Найя. – Себастьян, все так же улыбаясь, представляет их друг другу, а тем временем через прихожую в кухню проносятся несколько играющих в салки детишек.
– Рад увидеться с тобой. Дорогая, подойди сюда…
Тули́н не успевает оглянуться, как ее окружают мать Себастьяна и другие члены его семьи. Трижды попытавшись отказаться от приглашения, она наконец понимает, что ей придется остаться на ужин.
22
На улице моросит, и люминесцентные лампы на стоянке для велосипедов освещают баскетбольную площадку лишь с одной стороны. Промокшие детишки с ближневосточными чертами лица на мгновение останавливаются, глядят вслед проходящей мимо фигуре, а потом вновь возвращаются к игре. В районе Парка Одина на Внешнем Нёрребро бледнолицых жильцов раз-два и обчелся, и когда здесь появляется этнический датчанин, на него всегда обращают внимание. Чаще всего это полицейские, в форме или в гражданском, но они, как правило, бывают здесь по двое, и никогда в одиночку, как вот этот мужчина, бредущий с пакетом еды навынос в руке к дому на окраине жилого комплекса. Хесс поднимается по лестнице на четвертый этаж и по внешней галерее проходит к последней квартире. У всех других дверей выставлены мешки с мусором, велосипеды и всякий хлам, в одном месте из приоткрытого окна доносятся говорящие по-арабски голоса и запахи экзотических специй, что наводит Хесса на воспоминания о тунисском квартале в Париже. У последней на этаже двери с табличкой 37С стоят видавший гораздо лучшие времена садовый столик и шаткий пластиковый стул. Хесс останавливается перед ней и достает ключ.
В двухкомнатной квартире темно, и он зажигает свет. Его скромная дорожная сумка стоит у стены, там, где он ее и оставил, когда сегодня днем получил ключ у администратора жилого комплекса. Последнее время квартиру снимал некий боливийский студент, однако молодой человек в апреле отбыл на родину, и с тех пор, по словам администратора, сдать хессовское жилье не было никакой возможности. Что, наверное, не так уж и странно. В совмещенной с кухней гостиной стол, два стула, небольшой кухонный гарнитур с газовой плитой на две конфорки; пол неровный, со щербинами, и четыре голые стены в грязных разводах. И никаких принадлежащих лично ему вещей, кроме разве что старого, знавшего лучшие дни телевизора, который, несмотря на свою аналоговую сущность, по-прежнему работает, так как подключен к общему кабельному каналу товарищества собственников жилья.
Ему было совершенно ни к чему обустраивать квартиру, ведь Хесс практически никогда здесь не жил, а квартплату и коммунальные услуги оплачивали наниматели, почему эта конура и оставалась в его собственности. Хесс снимает пиджак и вешает