Пятый персонаж. Мантикора. Мир чудес. Робертсон Дэвис
хотели, чтобы в нерабочее время к ним относились как к нормальным людям, и я был рад им услужить. Я тактично избегал малейших намеков на их телесные аномалии – за единственным исключением. Печальная судьба Анкамбер привела бородатую женщину в такой восторг, что мне тут же пришлось повторить рассказ для всех. Она восприняла почитание бородатой святой как законную дань уважения всем бородатым женщинам и тут же загорелась идеей принять сценическое имя «мадам Вильгефорте» и нарисовать новую афишу: она сама, распятая на кресте, сурово взирает вслед устыженно удаляющемуся жениху-язычнику. Правду говоря, эта история была моим главным козырем: бредовая погоня за бородатой святой давала все основания усомниться в моей нормальности, а значит, делала равноправным экспонатом их паноптикума.
Когда Rhum окончился, я подстроил так, чтобы за добавкой послали Пола, разумно полагая, что остальные члены труппы тут же бросятся обсуждать отсутствующего коллегу. Так оно и вышло.
– Ну что его к нам привязывает? – вздохнула бородатая женщина. – Только Le Solitaire, а так он давно бы ушел. Не стану скрывать от вас, месье, что Le Solitaire не совсем здоров и не может путешествовать в одиночку. Фаустус ведет себя очень достойно и не забывает старого добра, ведь это теперь Le Solitaire стал настолько беспомощным, что вынужден выступать в таком непритязательном амплуа, как «un solitaire», а раньше у него была своя труппа, много артистов, в том числе и Фаустус, так что Фаустус считает его своим артистическим отцом, это у нас такое профессиональное выражение. Не знаю точно, но вроде бы Le Solitaire и в Европу его привез из этой вашей Америки.
Вечер прошел очень весело, я даже немного потанцевал с бородатой женщиной под музыку карлика, который насвистывал польку и отбивал такт босыми пятками; Rhum сделал артистов захудалого цирка непомерно смешливыми, так что вид деревянноногого танцора вызвал у них бурю веселья. Когда все остальные разошлись, я поговорил с Полом один на один.
– Можно мне рассказать вашей матери, что я вас видел?
– Я не вижу в этом никакого смысла, однако бессилен вам помешать, месье Рамзи.
– Когда вы пропали, скорбь об утрате сильно отразилась на ее здоровье.
– Я собираюсь так и оставаться пропавшим, а потому известие, что вы меня видели, не принесет ей добра.
– Меня удивляет и огорчает, что вы относитесь к ней так бесчувственно.
– Она – часть прошлого, которое не вернуть и не исправить, что бы я сейчас ни делал. Отец непрестанно мне вдалбливал, что мое рождение лишило ее рассудка. Чуть ли не с младенческого возраста мне приходилось нести на себе бремя материнского сумасшествия, словно я сам злонамеренно его причинил. И мне приходилось выносить жестокость людей, считавших ее сумасшествие смешным – чем-то вроде похабного анекдота. Что касается меня, со всем этим покончено, а если она умрет – кто усомнится, что это не в пример лучше, чем жить в безумии?
На следующее утро я продолжил свои агиологические изыскания, но