Девушка с синими гортензиями. Валерия Вербинина
позволила себе всерьез увлечься актером, каким бы красавцем он ни был, да еще на глазах у мужа.
– Сдаюсь, – вздохнул Видаль. – Впрочем, на вашем месте я бы тщательно все взвесил, прежде чем отказываться от этой версии. Если говорить о Еве и Шарле Морисе, то все мои источники в один голос утверждают, что там было не простое увлечение… по крайней мере, с ее стороны.
– Ничего, скоро мы сможем побеседовать с самой мадемуазель Ларжильер и все узнаем точно. Вы уже допили свой кофе? Вот и прекрасно. – Мадемуазель Алис убрала в сумочку тетрадь, которую ей дал Видаль, и поднялась с места.
Монастырь стоял на холме, на который вела узкая неудобная дорога, но мадемуазель Алис так хорошо управлялась с автомобилем, что они добрались до вершины без приключений. Видаль вышел из машины, оглядел толстые высокие стены, маленькие окна, которые недружелюбно щурились на пришельцев. Но цветники во дворе были ухоженные, и во всем чувствовалась заботливая женская рука.
Через двор к гостям уже спешила молодая монахиня.
– Приносим свои извинения, но сегодня часовня закрыта… Вы приехали посмотреть витражи?
– Нет, – заговорила мадемуазель Алис, – мы хотели бы побеседовать с сестрой Марией… той, которая прибыла из Туниса.
– Она никого не принимает, – поспешно сообщила девушка, часто мигая и краснея от волнения.
Мадемуазель Алис вздохнула и достала из сумочки открытку с фотографией молодой женщины в манто и жемчугах, которая сидела на скамейке. В одной руке она держала муфту, а другую положила на высокий подлокотник. Прелестную головку венчала бархатная шапочка с перьями, но глаза у женщины были грустные – такие грустные, словно уже тогда она предчувствовала свою судьбу.
Спутница журналиста перевернула открытку и написала несколько слов на обороте, после чего вручила послание молодой монашке.
– Мне бы хотелось получить ответ, – спокойно, но твердо сказала мадемуазель Алис. И что-то такое было в ее тоне, что юная монахиня почти бегом бросилась исполнять поручение.
– Откуда у вас эта открытка? – не удержался Видаль. – Я думал, они уже давно не издаются.
– Букинистов еще никто не отменял, – с некоторым вызовом в голосе ответила старая дама.
Они ждали. Меж тем солнце стало клониться к закату, и через двор монастыря, захватывая цветники с розами, потянулись длинные тени. Пробежал ветерок, поцеловал лепестки, и в траве завел свою обычную скрипучую песенку одинокий кузнечик. В глубине двора растворилась дверь, и из нее показалась женская фигура.
По тому, как неторопливо она двигалась, Видаль сразу же понял, что это не та молодая монашка, которая выходила им навстречу. Женщина приблизилась – и остановилась. Черты ее лица были, возможно, грубоваты, но уже через мгновение вы забывали об этом, потому что во всем облике монахини главенствовало странное спокойствие. Пожалуй, даже умиротворение, поправил себя Видаль. Взгляд ее больших темных глаз