Клетка для сверчка. Анна Малышева
безлистного сада, Александра все яснее различала кого-то за калиткой. Фонарь освещал фигуру сзади, рисуя золотой контур вокруг головы, покатых плеч, обводя руку, лежавшую на перекладине калитки. В сумерках послышался низкий, теплый женский голос:
– Как вы поздно, дядя! Вам же в аэропорт!
– Успею, все успею, такси ждет за воротами! – Штромм быстро подошел к калитке и распахнул ее, жестом подзывая Александру: – Ну, дамы, знакомьтесь!
Он представил Александру хозяйке дома, и Ольга, судорожно кивнув, протянула руку:
– Я вас ждала!
Рука, которую пожала Александра, оказалась холодной, влажной, странно вялой, словно лишенной костей. Художница произнесла, стараясь попасть в приветливый тон Штромма:
– Очень рада! Надеюсь, смогу быть полезной.
– В дом, в дом! – Штромм торопил Ольгу, слегка хлопая ее по плечу, так что сползла вязаная шаль, в которую куталась молодая женщина. – И немедленно кофе! У нас не больше получаса, потом прыгаю в такси и улетаю!
Ольга направилась к крыльцу. Штромм, не глядя, привычным жестом запер изнутри калитку, вслепую найдя нужный ключ на связке.
– Не смущайтесь, – бросил он Александре, которая стояла рядом, не решаясь последовать за хозяйкой. – Она хорошая девочка, вы должны поладить!
…Художница опустилась в глубокое кресло, накрытое пледом, другим пледом хлопотавшая вокруг Ольга тут же накрыла колени Александры. Та, чувствуя неловкость, поблагодарила:
– Спасибо, не беспокойтесь, пожалуйста, здесь очень тепло!
– Нет-нет! – возразила Ольга. – Вы просто с улицы и еще не чувствуете, здесь вечерами сыро, а я поздно затопила. Отдыхайте!
Александра огляделась. В углу большой комнаты топилась высокая голландская печь, облицованная бледно-голубыми изразцами. Александра моментально оценила их – недавно ей случилось продавать старинные плитки, снятые с печей из снесенных домов. Такие плитки и старое литье ценились на рынке, любители с удовольствием платили хорошие деньги, чтобы облицевать ими свои новые печи и камины. Изразцы на здешней печи также были старые, явно русского происхождения, кустарно расписанные. «Конец девятнадцатого века или начало двадцатого, – определила про себя Александра. – А сам дом явно конца девяностых… Тогда такой декор был не в ходу, все строились «побогаче». Исхаков явно разбирался не только в янтаре и пластиках!» Вокруг черной чугунной дверцы изразцы растрескались и были подмазаны глиной. В щелях мелькал золотой огонь.
Стены большой полутемной гостиной были почти полностью скрыты под книжными полками и картинами, развешанными вплотную друг к другу, так что свободного места уже не оставалось. Картины, как навскидку определила Александра, ничего значительного не представляли. Это были обычные трофеи с европейских блошиных рынков и из антикварных магазинов. Зачастую рамка стоила дороже самого холста. Вдоль задней стены тянулась деревянная лестница, ведущая на второй этаж. Наверху горел свет – верхние ступени были ярко освещены и