Ошибка. Виктор Улин
потому заранее решил стрелять в позвоночник – при таком попадании имелась вероятность, что пуля заденет спинной мозг. Спокойно – как миллион раз проигрывал заранее – я навел прозрачную бутылку на середину его воротника, затем аккуратно опустил ее туда, где по моим подсчетам находилась поясница – и наконец выстрелил.
Раздался сдавленный хлопок – глушитель-таки сработал! – тяжелый ствол револьвера лишь чуть-чуть дернулся, и я тут же снова взвел курок. Я рассчитывал на три выстрела, не больше.
Он взмахнул руками и беззвучно, не издав даже возгласа, упал в грязный снег лицом вниз. Так, будто его легонько толкнули сзади – чего еще можно было ожидать от спортивного «ТОЗ-49» со слабой пулей винтовочного калибра? Упал, издав глухой и одновременно влажный звук, точно куль с навозом… Впрочем, я никогда не слышал, как падают кули с навозом, да и вообще ни разу такого куля не видел. Но он валялся именно как мешок, полный дерьма, раскинув руки и выронив барсетку.
Я подошел к лежащему телу и выстрелил еще раз, точно так же целясь в позвоночник. Он дернулся, по-прежнему беззвучно. Только царапал руками снег, словно пытаясь нагрести его в пригоршни. Ноги оставались неподвижными. Значит, я рассчитал правильно и действительно перебил ему хребет, и это жирная туша была уже наполовину мертва.
Второй выстрел раздался почти так же тихо – но все-таки чуть громче. Я подозревал, что третий прозвучит в полную силу, разорвав остатки бутылки. В этом квартале, где жили богатые мерзавцы, постоянно курсировали милицейские патрули, а некоторых подъездах даже дежурили специально нанятые охранники. К тому же кто-то все-таки мог появиться в пустынном дворе. Хотя вся операция заняла секунд десять, следовало спешить…
Достав из кармана куртки заранее припасенный пластиковый пакет, я натянул его до локтя, потом снова – тоже давно отрепетированным и уверенным движением – перехватил револьвер, уже вовсе едва ощутимый, приблизился к телу и вытянул руку, пока не почувствовал, что размахрившийся конец глушителя коснулся затылка.
…Тебя там встретит огнегривый лев…
Давно привычная боль сжала горло. Отклонившись назад, я с облегчением нажал спуск.
Третий выстрел грохнул, как разрыв новогодней петарды. Тело подо мной мелко затряслось в стремительной агонии – и тут же распласталось неподвижно. Сквозь куртку и полиэтилен я почувствовал, как плеснула густая жижа, ударили какие-то мелкие твердые осколки.
Я выпрямился, стараясь не глядеть на правую руку. Быстро вывернул мешок так, что залитый кровью и мозгами револьвер оказался внутри – и сунул все в припасенный чистый пакет.
Хаканов лежал на снегу, и вокруг головы его приятно расползлось пятно, в трупном полусвете фонаря не красное, а какое-то иссиня-черное. Он был мертв; наконец мертв – этот ненавистный человек, сломавший мне жизнь… И вероятно, не мне одному.
Мне очень хотелось перевернуть его, со сладостью увидеть мертвое, наверняка пробитое навылет лицо. Но я не стал этого делать: отчасти боялся испачкаться в крови,