Ахилат мацот. Виктор Улин
с придет… – возразил рассудительный Кузьмич.
Аккуратно свернув «козью ножку» из газетного края, он сидел на колченогом табурете и задумчиво курил. Вонючий махорочный дым нехотя уползал в форточку.
Весь какой-то раздерганный, Володька прыгал вокруг стола. Закуски набралось много. Шпроты в продолговатой банке, накромсанная большими кусками ливерная колбаса, покрытая ржавчиной селедка; очищенный и разложенный головками прошлогодний чеснок… И, конечно, кучка размякших соленых огурцов.
В самом деле, жид не поскупился.
Кузьмич отметил, что ко всему этому неплохо бы еще молодой лук с длинными зелеными перьями… Да только шиш его отыщешь в конце апреля.
Но где же запропастился чертов Осип?
– Нет, ты подумай! – продолжал Володька. – Я ж ему свой чайник дал. Ты скажи, Кузьмич, скажи – плохой у меня чайник?
– Хороший, – подтвердил тот, выпуская сизую струю.
– Ну я и говорю! Настоящий «колхозник», сам паял… Ну, там правда,
носик криво смотрит, и дно пришлось нарастить… Но в него одного пива четыре кружки влазит. А ты подумай – сколько водки, а?
– Знамо дело, – Кузьмич устал и от ожидания и от Володькиной суетни; ему хотелось скорее выпить, чтобы улететь куда-нибудь из этой убогой мастерской.
– И что он – бутылку не может точно отмерить?
Кузьмич не ответил.
– Кал-луга, – презрительно процедил Володька, вмещая в это слово все свое отношение к ушедшему товарищу.
Мастер, которого ждали, был действительно выходцем из Калужской губернии и в Смоленск на заработки приехал недавно. Руки он имел просто золотые; с ним не мог сравниться никто из прочих слесарей, включая самого мастера Фрола Петровича. Без всякой паники, лишь хорошенько подумав, он мог оживить любую технику – от угольного утюга до старинных часов с башенками и кукушкой. Однако Володька – босяк с заячьей губой, истинный люмпен, любитель погулять за чужой счет, ютившийся в подвальной каморке на окраине города – по-всячески третировал его деревенское происхождение. И вообще двадцатилетний новичок служил в мастерской на побегушках, чему попустительствовал мастер. Не говоря уж про усатого и ленивого, словно старая рыба, Кузьмича. Парня гоняли то за кончившимся табаком, то за каким-нибудь нужным краником на барахолку. Ясное дело, что за водкой послали тоже именно его.
Ходить за «белой» с четырехлитровым чайником стало в последнее время привычным делом. Стоило в тридцать седьмом оказаться врагом народа и бесследно исчезнуть ему председателю ВСНХ Рыкову, как сразу пропала нормальная водка в обычных пол-литровых бутылках с сургучной головкой. Которую в народе уже успели прозвать «рыковкой». Теперь сорокаградусная продавалась лишь в четвертях – бутылках емкостью четверть ведра, то есть два с половиной литра. Что в пересчете составляло пять привычных доз. Ясное дело, простому рабочему человеку купить сразу столько было невмоготу.
Поэтому за водкой отправлялись со своей тарой. Сговаривались у магазина, кому сколько нужно. Скинувшись, покупали четверть. Одну на всех.
А потом, спрятавшись в проходном дворе: делить монопольную водку на мелкие порции считалось серьезным преступлением – быстро разливали согласно внесенным паям и разбегались кто куда. Для такой операции большой чайник оказывался просто-таки незаменимой вещью.
Но Осип задерживался.
– Может, его мильтоны замели, а? – не успокаивался Володька.
– Да угомонись ты, едрит твою в корень, – огрызнулся наконец Кузьмич. – Видеть не могу, как ты мельтешишь. Ровно маятник в сломанных часах.
Обиженный Володька затих.
– Возьми вон гармошку, да сыграй, что ли.
Босяк выудил из-за железного шкафа тальянку и, лихорадочно растягивая меха, запел. Пока еще натужно от трезвости:
– Ииииэх… Когда б имел златые горы
И реки, полные вина,
То все б – иииэх! – отдал за ясны взоры
И…
В этот момент раздался долгожданный звук.
Условный стук в дверь мастерской, на которой висела аккуратная табличка «ЗАКРЫТО».
Это могли быть только свои.
То есть Осип с водкой.
Слесарь Иван Осипов – прозванный товарищами по фамилии, упорно игнорирующими имя – вошел в мастерскую и аккуратно поставил на верстак чайник с водкой.
– И где тебя черти носят?! – накинулся Володька, бросив свою раздрипанную гармошку. – Мы уж тут…
– Ты лучше посмотри, сколько я водки принес, – миролюбиво ответил Иван.
И, прицелившись, бросил свой картуз на один из вбитых в стену гвоздей.
Кузьмич отлепился от табурета, подошел к верстаку, поднял чайник – и едва не уронил от неожиданной тяжести.
Недоверчиво снял крышку, заглянул внутрь, и забурчал:
– Осип! Ты что – воды нам решил принести полный чайник?
– Скажешь