Великое Нечто. Дмитрий Емец

      Это была последняя запись. Корсаков закрыл дневник.

      Была ли смерть Федора связана с историей клада? По скупым строчкам в дневнике судить об этом сложно. И что могли означать Федины слова: «Он опять здесь»? Кто он? Клад? Купец? Существо из кошмаров?

      Алексей взглянул на часы и подвинул к себе телефон. Хотя прошло уже много времени, номер он хорошо помнил. После второго гудка Корсаков услышал свой собственный звонок – телефон был с определителем. А потом в трубке загудел недовольный бас:

      – Чего надо?

      – Никита? Я в Москве, – сказал Корсаков. – Узнал?

      Трубка призадумалась, но нашлась на удивление быстро.

      – А чего тебя, дурака, узнавать? Приезжай – водки выпьем.

      Никита Бурьин жил в шестнадцатиэтажке на Юго-Западе. Хотя дом был элитный, с двумя квартирами на этаже и домофоном, над которым торчало бдительное око видеокамеры, в лифте все равно кто-то ухитрился справить малую нужду, а на стене зажигалочной гарью вывели: «Костя Сидоркин – дюбил», и под этим куда более длинное и тоже зажигалкой: «Попадешься ты мне, ублюдок, который пишет в лифтах, запоешь фальцетом!»

      Корсакову отчего-то показалось, что он узнал почерк.

      Лифт с лязганьем остановился на шестнадцатом этаже, но дверцы не спешили открываться. Похоже, лифт так привязался к своему пассажиру, что мечтал замуровать его заживо.

      – Но-но, не балуй! – строго сказал Корсаков, сдвигая брови. Дверцы лифта раздвинулись. Алексей шагнул на площадку и позвонил в знакомую дверь.

      В коридоре послышались тяжелые шаги, и выглянул огромный бородач в мягких тапочках. Он был одет в бархатный халат с кистями на концах пояса. Взгляд великана скользнул по лицу Корсакова.

      – Здорово, Никита!

      – Ба, Алешка! Сколько лет, сколько зим! – закричал бородач, заключая гостя в объятия и сжимая его так, что тот едва мог дышать. – Ты еще жив? Когда ты мне последний раз звонил?

      Корсаков с трудом высвободился из медвежьих объятий.

      – У тебя тоже есть телефон, – заметил он.

      – Есть-то есть, да что телефон? Дрянь телефон! – категорично пробасил Бурьин. – Пошли лучше, кое-что покажу! – Он подошел к книжному шкафу и, с гордостью указав на него, произнес: – Ну как тебе мое новое приобретение? Много книжек?

      – Солидно. Только я не помню, чтобы ты их когда-нибудь читал.

      – Я поумнел. А вот что ты думаешь об этом? – хмыкнув, Бурьин ткнул пальцем в одну из полок.

      Корсаков вгляделся в тисненые переплеты:

      – Первое собрание сочинений Льва Толстого. Кажется, еще прижизненное.

      – Прижизненное, говоришь? – оглушительно загрохотал Бурьин. – А как насчет почитать?

      Он разом отодвинул корешки книг – и Корсаков убедился, что это всего лишь муляж. За корешками на полке хаотично толпились бутылки – «Абсолют», «Белый орлан», «Иван Грозный», «Степной волк», «Карелочка», «Можжевеловая», «Гжелка».

      – Мой НЗ – неприкосновенный запас, – с гордостью сказал Бурьин. – Хотя чаще всего я делаю его прикосновенным.

      Корсаков