Загадать желание, или Тайна старого парка. Сергей Волков
то ли объекта изучения…
Расчет был точен – услышав, что его любимую науку назвали «фигней», историк среагировал именно так, как Мишгану хотелось – побагровел, хлопнул ладонью по столу и заорал: «Бездельник! Вон из класса!»
Митя потом, вспоминая все это, пришел к мысли, что Мишган все рассчитал и подстроил с самого начала. В ответ на крики Николая Петровича он разулыбался и противным голосом сказал, что имеет право на образование, никуда не пойдет и орать на него не надо, это непедагогично.
Тут терпение у историка лопнуло, он вскочил, схватил раздухарившегося ученика за шкирку и потащил к двери. Тот начал упираться и орать. Николай Петрович был дядькой здоровым, сильным, Мишгана скрутил и буквально вышвырнул из класса, услышав на прощание, что он «Ка-а-азел, чмо очкастое!»
Потом, понятное дело, был и педсовет, и классное собрание, и заплаканные глаза Мишгановской матери…
Но самое страшное произошло неделю спустя, когда Николай Петрович повез весь класс в Лефортовский парк. Он любил устраивать такие вот «выездные» уроки, когда можно не только рассказывать ученикам про, например, «век златой Екатерины», но и показывать дворцы и усадьбы вельмож той эпохи.
В Лефортово выездной урок был посвящен Петру Первому. Историк чинно водил за собой стайку учеников, рассказывая про младые годы великого императора.
Неожиданно в конце безлюдной аллеи появился, тихонько урча двигателем, знакомая черная «бэха». Мишган, плетущийся в самом хвосте одноклассников, раздвинул тонкие губы в мерзковатой ухмылке и призывно махнул рукой, мол, подгребай сюда.
«Бэха» подъехала, клацнула дверца и из машины вылез Калачов-старший, Калач, детина почти двух метров росту, в черной кожанке и черных очках.
– Э-э-э, очкари-и-ик! – негромко позвал он учителя, и Мите стало понятно, откуда у Мишгана эта манера – говорить, растягивая слова.
– Простите, вы мне? – удивился Николай Петрович, запнувшись на полуслове.
– Тебе, терпила. Подойди. – Калач, опершись на полированный капот «бэхи», закурил и лениво сплюнул на вывернутое шипованное колесо.
– Что вам угодно? – историк отважно выпятил челюсть и шагнул к попыхивающему дымом громиле – только стеклышки очков блеснули.
– Ты че, падла, на маленьких руку поднимаешь? – спокойно и все так же негромко спросил Калач, перекинул сигарету из одного угла рта в другой, и вдруг ударил учителя кулаком в живот, и тут же, другой рукой – в переносицу.
Девчонки завизжали, кто-то вскрикнул. Все замерли, а Николай Петрович зажал руками лицо и согнулся.
– Ты, типа, если учишь, то учи, а хочешь размяться – ко мне приходи, понял, тля? – Калач коротко хохотнул, отщелкнул окурок в кусты, ногой в остроносом ботинке толкнул скрючившегося историка в плечо и оскалился в улыбке:
– Пока, детишки! Ведите себя хорошо…
Вновь клацнула дверца, «бэха» взревела, обрулила столпившихся и замерших в оцепенении учеников и умчалось прочь по аллее,