Первый жених страны. Елена Булганова
следующего дня был назначен обмен опытом. И Олеся сама не поняла, в какой момент она решила оставить свой опыт при себе, семинар банально прогулять и оказаться вместо него в переполненном зале в телецентре «Останкино». От волнения и недосыпа ее здорово потряхивало. Олеся сцепляла руки в замок и твердила самой себе, как нерадивой ученице: «Под лежачий камень вода не течет – это истина. Какие удивительные истории начались именно с того, что человек решился и куда-то пошел. А я так нуждаюсь сейчас в какой-нибудь удивительной истории…»
По залу ходили люди с пачками листов в руках, бесцеремонно хватали прибывающих за руки, рассаживали, давали указания. Олесю несколько раз пересаживали. Сперва засунули в самый последний ряд, потом почему-то перевели в первый. Съемка долго не начиналась. Ведущие четыре раза выходили на сцену, и всякий раз что-то было не так, и они с непроницаемыми лицами вновь надолго исчезали. Олеся с тоской подумала, что эта неразбериха может длиться часами. А на улице – свежо и ясно, там зарождается весна, и ее дыхание изредка, налетами, но чувствуется в дуновении пока еще ледяного ветра.
Наконец все как-то наладилось, завертелось. Но Олеся уже выпала из темы, перегорела, и лишь машинально соединяла ладони, когда по специальному сигналу к месту и не к месту взрывался хлопками зал. Потом, примерно к середине записи, она собралась, прислушалась, – и оказалось, что весь зал с серьезными лицами решает вопрос, есть ли ум у женщины. Через минуту Олесю затошнило от происходящего. На сцене какой-то шпендик, по виду типичный неудачник, с понтом доказывал, что женщина неумна по определению. Его оппонентами выступали несколько женщин, рассказывающих о своих успехах в искусстве или в бизнесе. Но шпендик не терялся, любой рассказ немедленно перебивал вопросом:
– А вы сами-то замужем или как?
И если женщина оказывалась одинокой, торжествующе орал в зал:
– Ну и о чем тут еще говорить?!
«Зачем я пришла? – терзала себя вопросом Олеся. – Боже, как стыдно! Еще покажут на экране мое лицо, и потом меня станут связывать с этим отвратительным фарсом».
И она завертела головой, прикидывая, как незаметно выскользнуть из зала. По удаче, сидела она почти в самом проходе, путь был свободен. Неудобно вскакивать у всех на виду, но могут же у нее быть особые обстоятельства? Олеся уже оторвалась от сидения и вдруг, к ужасу своему, услышала прямо над головой голос ведущего:
– Вот вам явно не терпится что-то сказать!
И шашка микрофона оказалась у нее прямо под носом. Олеся смутилась, налилась краской и проскрипела чужим, неузнаваемым голосом:
– То, о чем говорится в этом зале, – это просто какое-то средневековье. Глупо и гнусно.
– Да? – удивился ведущий и сфокусировал на Олесе заинтригованный взгляд. – И в чем же глупость и, как вы утверждаете, гну-усность? – Последнее слово он почти пропел трагическим баритоном.
А Олеся, сообразив, что надо как-то выкручиваться, бросилась на защиту своих позиций:
– У вас нет объективных критериев, если они вообще возможны в этом вопросе.