Хорошо быть дураком, умным и красивым. Людмила Уланова
сторону первой тетки. – Вечно духотища в комнате. Дышать нечем.
– Тебе дышать нечем, потому что ты курить каждые полчаса бегаешь! – Толстая тетка номер один не пошла на мировую. – Не, главное, опаздываю я. Ну задержусь на двадцать минут – и чего? Так я целый день на месте, а тебя кто ни спросит, ты вечно на лестнице дымишь, скоро клиентов к тебе прямо туда отправлять начнем. Сколько ты там рабочего времени проводишь?
– А ты зато чай все время пьешь! – встряла в разговор тощая тетка номер два, до той поры молчавшая. – С булками! С кексами! Вон какую корму наела. А подбородки свои давно считала? Сколько у тебя их уже? Думаешь, два? А их четыре! – И она вдруг ловко ухватила толстую тетку за лежащий на груди подбородок.
– Вот дрянь! – задохнулась та, и уже через минуту невозможно было понять, кто в кого вцепился. Образовалась шевелящаяся масса из свекольных лиц, белокурых локонов и разноцветных кофт с люрексом. Раздался звонок, и санитары, бесшумно появившись из стены, увели разбушевавшихся теток.
Вероника, которая сидела спиной и к их столику, и к потайной двери, ничего не заметила. За это время она успела допить первую бутылку, заказать и начать вторую и выкурить несколько сигарет.
– Танька! – страстно говорила она. – Ты клево выглядишь! Признавайся, ты бизнесвумен, да? Косметолог у тебя, да? Солярий всякий? Не, ну надо же! А была такая… медуза! Не, амеба. Не, эта! Имфузория… инфузория туфелька! Ой, блин, у меня всегда хреново было с ботаникой.
– С зоологией.
– Ага, и с зоологией тоже!
К этому списку можно было смело добавить геометрию, химию, русский язык и прочие школьные предметы. А хорошо у Вероники было с дискотеками, на которых она всегда была звездой. И с мальчиками. Каждому хотелось урвать хоть одно павлинье перышко, и многим это удавалось.
Семейная пара и дама в балахоне тоже не заметили исчезновения теток. Муж и жена, кажется, решили выяснить все друг про друга начиная с периода внутриутробного развития. Шипение и рычание раздавались все громче. Одинокая поэтесса качалась на волнах вдохновения, покрывая каракулями листок за листком. Младенец маялся. Он ползал на четвереньках по полу, замечаний ему никто не делал. Наконец он заполз под стол литературной дамы. Что произошло в этот момент в его четырехлетней голове, неизвестно, но он вдруг изо всей силы укусил поэтессу за ногу – в небольшой открытый промежуток между краем балахона и тупоносым рыжим ботинком на толстой подошве. Дама дико заорала. Вскочила. Заглянула под стол. Резко развернулась к молодым родителям и завопила:
– Уберите вашего крысеныша! Он мне ногу прокусил! Рожают не пойми кого, а воспитывать за вас кто будет?! Из таких детей убийцы и вырастают!
Вот не надо было ей это говорить. Мамаша и так уже была совершенно на взводе. Обнаружив новый объект, она еще больше возбудилась, и поэтесса услышала немало интересного о себе: что у таких, как она, детей не может быть в принципе, потому что ни один мужчина, даже под угрозой смертной казни, близко к такому чучелу не подойдет. Что если бы другие женщины хоть слегка смахивали на нее, человечество