Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант). Эдвард Гиббон
сенат по его убедительной просьбе объявил Фаустину богиней. В посвященных ей храмах она была изображена с атрибутами Юноны, Венеры и Цереры; был издан указ, что в годовщину свадьбы ее и Марка Аврелия молодежь обоих полов должна давать обеты перед алтарем своей непорочной покровительницы.
Чудовищные пороки сына бросили тень на незапятнанную добродетель отца. Марка Аврелия упрекнули, что он жертвует счастьем миллионов ради нежной привязанности к ни на что не годному мальчишке и выбрал себе преемника в собственной семье, а не в республике. Но и обеспокоенный отец, и добродетельные высокообразованные люди, которых он призвал себе на помощь, опробовали все возможное, чтобы расширить узкий умственный кругозор молодого Коммода, исправить его усиливавшиеся пороки и сделать достойным того трона, для которого он был предназначен. Но сила образования редко бывает очень действенной, если функционирует не в тех счастливых обстоятельствах, когда бывает почти излишней. Любой выслушанный с отвращением урок мудрого философа через минуту стирался из памяти нашептыванием распутного любимца, к тому же Марк Аврелий сам разрушил результат этого навязанного образования, когда допустил сына в возрасте четырнадцати или пятнадцати лет к полному участию в управлении империей. После этого император прожил всего четыре года, но этого было достаточно, чтобы раскаяться в поспешном поступке, который поднял молодого наследника при его пылком и порывистом нраве выше всех ограничений, налагаемых разумом и властью.
Большинство преступлений, нарушающих покой внутри общества, порождаются ограничениями, которые необходимые, но неравные для всех законы о собственности налагают на вожделения людей, отдавая во владение немногим то, чего жаждут многие. Из всех наших страстей и вожделений властолюбие – самое мощное и больше всех скрываемое чувство, поскольку гордость одного человека требует покорности огромного множества. В сумятице гражданских беспорядков законы общества теряют силу, а законы человечности редко занимают их место. Разгоряченность боем, гордость победой, потеря надежды на успех, память о прежних обидах и страх перед будущими опасностями – все это воспламеняет ум и заставляет молчать жалость. Кровью сограждан, пролитой по этим причинам, запятнана почти каждая страница истории, но этими причинами нельзя объяснить ничем не вызванную жестокость Коммода: ему нечего было желать, и он имел все, чем можно наслаждаться. Любимый сын Марка Аврелия унаследовал власть своего отца под приветственные крики сената и армии; вступая на трон, этот молодой счастливец не видел вокруг ни соперника, которого надо было бы устранить, ни врагов, которых надо было бы наказать. Казалось совершенно естественным, что в таком спокойном положении молодой император предпочтет любовь человечества, а не его ненависть, тихую славу своих пяти предшественников, а не позорную судьбу Нерона и Домициана.
При этом Коммод не был тигром, родившимся с ненасытной жаждой человеческой крови и с раннего детства способным