Честь горца. Ханна Хауэлл

      Неуклюже приподнявшись, чтобы сесть, Найджел Мюррей не удержался и мучительно застонал. Ухватившись за голову, он сморщился, когда наткнулся на толстый слой грязи, облепивший его каштановые волосы. Даже тусклый рассвет показался чересчур ярким и заставил зажмуриться. Довольно быстро он понял, где находится, а разобравшись, скривился, очень недовольный собой. Оказалось, он даже не добрался до своей палатки, а рухнул перед ней и заснул.

      – Хорошо, хоть не захлебнулся в этом дерьме, – проворчал он, с трудом вставая на ноги. В голове бухал молот. Каждый удар был такой силы, что мог свалить его с ног.

      Потихоньку откуда-то до него стала доноситься тошнотворная вонь. Досада сменилась отвращением, когда он сообразил, что это был его собственный «аромат». Выругавшись, нетвердо ступая, Найджел направился в сторону речки, на берегу которой армия расположилась биваком. Надо было отмыться от запаха блевотины и вымыть голову, а также прополоскать мозги. Холодная вода могла помочь сделать и то и другое.

      Жизнь пошла вразнос, заключил он, пока брел между деревьями. Если человек просыпается, развалясь в грязи, и при этом не помнит, как он там очутился, то такому человеку пора взять себя в ежовые рукавицы. Эта мысль уже приходила ему в голову, когда он вспоминал про некоторых своих соотечественников, которые в течение долгих семи лет сражались вместе с ним на стороне французов. Увы, ему никто не мог дать добрый совет, кроме него самого. Найджел понял, что дошел до точки. И если не изменит свою жизнь, тогда ему конец.

      Выйдя к реке, он нашел мелководье. Скинул обувку, отстегнул ножны с мечом и вошел в воду. Быстро окунувшись с головой в ледяной холод, так и остался лежать в воде, устроив голову на отлогом берегу, покрытом шелковой травкой. Найджел вытянулся, закрыл глаза и стал ждать, когда вода холодом выбьет хмель из головы, а течением унесет зловоние, приставшее к одежде и к телу.

      С той поры как он очутился во Франции, Найджел изо дня в день все сильнее глушил себя выпивкой и женщинами, которые немой чередой без лиц и имен приходили, уходили и бесследно исчезали. Беспутство прерывалось на время, когда надо было выступить против очередного противника – англичан или французов, все равно. Лишь бы щедро платили за умение владеть мечом. Найджел прекрасно понимал, что пока ему везет: после семи лет подобной дурости он все еще оставался жив. К примеру, этой ночью он мог бы заснуть лицом вниз и, будучи не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, так бы и утонул в луже. Мог бы с залитыми глазами забрести во вражеское расположение и лишиться там головы, даже не успев понять свою ошибку. Ему могли бы просто перерезать горло, а потом обобрать эти таинственные, возникающие в темноте фигуры, которые крадучись идут по следам за армией. Кстати, кое-кто из его однополчан тоже не побрезговал бы такой легкой добычей. Он все больше и больше увязал в этом странном сумасшествии, которое могло стоить ему головы любым из ста разных способов.

      И ради чего? Этот вопрос нужно было задать самому себе. Поначалу вино и женщины требовались, чтобы облегчить сердечную муку, чтобы покончить с болью, которая заставила его бросить родной дом и оставить родовой замок Донкойл и Шотландию. Потом, как ему казалось, это перешло в привычку. Вино давало бесчувствие, отшибало все мысли, а женщины помогали справлять телесную нужду. Увы, пришел он к заключению, этого совсем недостаточно, чтобы так рисковать жизнью. Когда Найджел покидал Шотландию, он пообещал братьям, что не умрет во Франции на поле боя. И уж менее всего ему хотелось погибнуть тут в пьяном угаре.

      От тяжелых мыслей и болезненного самокопания его отвлекли донесшиеся голоса. Найджел подобрал ноги и, усевшись, стал внимательно прислушиваться. Определив, откуда они доносятся, он подхватил сапоги и меч и, таясь, направился в ту сторону. Им двигало любопытство. А также какое-то извращенное желание убедиться, насколько низко он пал за эти семь лет.

      Найджел чуть не наскочил на парочку, которую обнаружил неожиданно. Эти двое оказались даже ближе, чем он предполагал. Они стояли на небольшой полянке, какую можно было заметить, лишь случайно натолкнувшись на нее. Найджел быстро юркнул за какой-то небольшой ягодный куст. Укрытие было весьма хлипким, но двое на поляне так были заняты тем, что сами говорили и делали, что Найджел не сомневался: они не заметят его.

      Молодого человека Найджел узнал сразу. Правда, ему потребовалось какое-то время, чтобы вспомнить, как того зовут. Вторая хрупкая фигурка заинтересовала Найджела гораздо больше. Почему Ги Люсетт с таким жаром говорил с тоненькой черноволосой девушкой, одетой в неловко сидевший на ней мальчишеский костюм? Вид темных обрезанных локонов, горкой лежавших у ног, подсказал Найджелу, что шапочка кудрей на голове девушки – результат недавней операции с волосами. Глядя на них, он вдруг испытал щемящую жалость и удивился этому чувству. Найджел решил, что на его месте любой бы пожалел о длинных, роскошных локонах, безжалостно обрезанных и брошенных на землю. Иметь такие волосы – мечта любой женщины. Тут же возник вопрос: что заставило молодую леди поступить столь решительно? Он постарался сосредоточиться и вслушаться