См. статью «Любовь». Давид Гроссман
заваленным снегом, по темным лесам, мимо церквей и мимо высоких стогов пахучего сена, и кто-то, заметив их, спросил Момика, куда это они идут, но Момик даже не взглянул на этого человека, и ничего не ответил, и продолжал вести за собой своих евреев, пока не добрался до чулана, где дедушка по-прежнему разговаривал сам с собой, Момик открыл дверь, пропустил их всех вперед, а потом зашел сам и прикрыл за собой дверь.
Они терпеливо дожидались, пока глаза привыкнут к темноте, и постепенно увидели дедушку Аншела, сидящего на бенкале, и белые листы на стенах, и господин Мунин оказался первым, у кого хватило духу приблизиться и разглядеть вблизи одну фотографию, но и ему потребовалось некоторое время, чтобы понять, что он видит, а когда он понял, то вдруг весь напрягся и отскочил назад, и, как видно, не на шутку испугался, потому что Момик тут же почувствовал, как его страх передается остальным – прямо как электрический ток по проводу, и они сбились в кучу, но потом все-таки начали потихоньку переступать и передвигаться вдоль стен и разглядывать фотографии и рисунки – как на выставке, и чем больше они смотрели на эти листы, тем нестерпимее становился отвратительный застоявшийся запах, который исходил от них, и Момик едва не задохнулся, но он прекрасно понимал, что, может быть, именно этот запах – его последний шанс, и в душе кричал им: покажите, покажите ему! Будьте евреями! – и нагнулся, уперся руками в колени, как будто подбадривает игроков на футбольном поле, и кричал им беззвучно: теперь будьте волшебниками, колдунами, чародеями и пророками, выиграйте этот последний решительный бой, станьте настолько евреями, чтобы он уже не смог удержаться, и даже если его нету здесь, он явится сюда! – но ничего не случилось, только его несчастные животные еще больше разволновались и разгалделись, вороненок махал крыльями и издавал свое карканье и шипение, а котенок отчаянно мяукал, и Момик упал на четвереньки, уперся в пол коленями и руками, свесил голову и подумал, какой он идиот: ведь он и вправду поверил, что они чародеи и колдуны – вот дурак! – а нехтикер тог, как говорит Бейла, вчерашний день, прошлогодний снег! – не существует вообще таких вещей, они просто-просто-просто несчастные сумасшедшие евреи, прилепившиеся к нему и все ему испортившие, всю жизнь они ему испортили, с чего он вдруг взял, что они могут ему помочь? Он сам может научить их всех, что нужно делать в чрезвычайном положении (чрезвычайное положение – четыре кулака и палец) и как одурачить и обвести весь мир, но их это совершенно не интересует, они как будто получают удовольствие от того, что с ними делают ужасные вещи, и что смеются над ними, и что им так плохо, и никогда не пытаются сопротивляться, только сидят и скулят, и молятся, и спорят друг с другом о всякой чепухе, о всяких глупостях – все эти рассказы, которые никого в мире не интересуют: что ребе сказал вдове и как кусочек мяса упал в молочный суп, а тем временем их мучают и убивают, и во всех этих идиотских спорах они всегда должны оказаться правы и обязательно произнести последнее