Союз нерушимый…. Юрий Витальевич Силоч
один из наших. Его ники: Унгерн, Чёрный барон и, реже, Тевтонец. Перед исчезновением он говорил, что познакомился с каким-то крутым специалистом, который обещал его многому научить. Таких, мол, никогда не встречал, очень умный мужик. Чтоб ты понимал, гражданин начальник, Унгерн сам был одним из лучших, хвалил кого-то очень редко, и потому такая характеристика из его уст очень впечатляла. С тех пор пропало ещё несколько спецов. И кто-то, я не знаю кто, сделал практически невозможное: сумел хакнуть базу БАМа.
– БАМа? Того самого?
– Не того, который железная дорога, а того, который крупнейший в Айсберге магазин запрещённых штуковин. База была децентрализована и запрятана глубже некуда. Несколько десятков мелких серверов по всему Союзу, сотни физических носителей, специально написанные протоколы шифрования, ключи у разных людей, прокси чуть ли не через сотые руки, – и кто-то всё это расковырял за пару дней.
Увлекательно рассказывает, сукин сын. И не врёт.
– Мы прозвали его Разум. Пытались пообщаться, но он груб и неразговорчив. Кроме того, выйти на него очень сложно. Я знаю, почему Контора ищет хакеров: слухами земля полнится. Депутатов убили чужими руками, взяли людей под контроль через боевые имплантаты. Кроме него, никто не сможет это сделать.
Я всматривался в лицо Ионо, стараясь найти хоть малейшие признаки лжи, – и не находил.
– Хорошо. Давай только уточним некоторые детали…
Я гонял хакера по его показаниям, задавал уточняющие вопросы, пытался подловить на несоответствии или лжи, иногда кричал и угрожал, пару раз всё-таки ударил его шокером, но это всё было бесполезно. Ионо не лгал.
Когда я вызвал перед глазами часы, то обнаружил, что прошло очень уж много времени с момента начала допроса. В «бункере» воздух стал серым от табачного дыма, а к первой паре стаканчиков кофе прибавилось ещё две. Стол был перепачкан коричневыми мокрыми липкими пятнами, а Ионо окончательно измотан.
– Ладно. Сейчас тебя отведут в камеру.
– Мы же договорились? – спросил хакер настороженно.
– Да, – соврал я. – Я поговорю с твоей «тройкой». Можешь быть свободен. Работай хорошо – и, может быть, даже заслужишь амнистию.
Покинув бункер, я направился к кофемашине. Поскольку я засыпал прямо на ходу, кофе хотелось колоть внутривенно. Рядом с ближайшим аппаратом уже кучковались ребята из отдела – такие же помятые.
– Ну что? – спросил наш альфа-самец Вадик, высокий, плечистый и курчавый. – Сознался?
– Не-а, – я занял очередь к тарахтящей машине.
– А чего так? – удивился коллега. – Мой, вон, сознался, – оскалился он.
– И мой тоже, – поддакнул молодой человек, только недавно «воскрешённый» взамен утилизированного предшественника.
– Как это так: у всех сознались, а у тебя – нет? – хохотнул Вадик. – Хочешь, я его… того?
– Не, не надо, – покачал я головой, устанавливая кружку под струю кофе. – Я сам как-нибудь. Того.
«Альгвазилы хреновы».
– Ну, как знаешь.
Кофе не принёс облегчения.