Драконовы сны. Дмитрий Скирюк
подыщет происходящему правдоподобное объяснение, но не ожидал, что это случится так быстро. – На самом деле всё сложнее.
– Ладно. Не хочешь, не говори. Так и быть, для тебя постараюсь. Так, значит, говоришь, три гроша?
– Три.
– Их будет много, этих денег?
– Нет. Не больше кошелька.
– Хм, кошельки бывают разные… Медяки, что, тоже выменивать?
– Если попадутся.
– А цена?
– Договоримся. Скажем так, три менки за десяток. По рукам?
– По рукам. Жди, вечером зайду. А если что…
– Если что, – сказал Жуга. – Рудольф заплатит. Я его предупрежу.
Навестив для верности троих оставшихся менял, травник попросил их оказать ему такую же услугу, после чего направился к «Красному Петуху». На этот раз он не вошёл в корчму, ограничившись наружным осмотром. Прислужник Вилли, получив медяк, с охотой сообщил, что Эрих снял одну из комнат наверху и жить там будет неделю, и даже указал окно этой комнаты. Решётки там не было, но само окно располагалось высоко, под мощным козырьком дубовых, потемневших от времени стропил. Правда, вдоль всего второго этажа тянулся карниз, но карниз очень узкий, скошенный кнаружи и соструганный под фигурную галтель. Добраться до окна было можно, но закрепиться трудновато. Придя к такому выводу, Жуга заглянул в «Два Башмака».
Полностью исцелить Томаса он вчера не смог бы при всём желании – слишком много сил было потрачено на беготню, слишком много Томас потерял крови, слишком долго в травнике дремал его магический талант. Зарастив по мере сил разодранную плоть, Жуга оставил кабатчика под присмотром жены – Томас был очень слаб, и перенести его к Рудольфу Жуга не решился. Впрочем, Марта оказалась хорошей сиделкой, все наставленья соблюдала беспрекословно, хотя до сих пор косилась на травника с подозреньем. Сейчас Томас спал. Спутанная сеть лиловых вздувшихся рубцов покрывала его шею и руки. Жуга осмотрел его и удовлетворённо кивнул.
– Самое страшное позади, – сказал он, уходя. – Недельки через полторы сможет встать. Раньше не надо, а то швы разойдутся. Побольше питья и какой-нибудь мягкой еды, только не пива и не мяса. Свари ему тыквенной каши, репы испеки, что ли… И чтобы ничего острого! Никакой горчицы или уксуса, никакого чеснока!
В доме Рудольфа царила тишина. Телли так и не пришёл. Жуга нахмурился, но ничего не сказал, лишь переоделся в чистую рубаху и принялся наводить порядок на полках.
Под вечер заявился Гельмут.
– Вот, – он бросил на стол два увесистых кошеля, – держи. Как договаривались. Сорок восемь монет серебром и тридцать четыре медяшки. Здесь всё, что наменяли я, Давид и Генрих-Фридрих. Что у остальных, не знаю, у Хорста голяк… Ты хоть бы предупредил меня насчёт тех троих! А то, понимаешь, приходят, приносят…
– Некогда было, – травник высыпал на стол монеты, переворошил. Взъерошил волосы рукой. – Сколько я тебе должен?
– Так, – тот скосил глаза на потолок. – Ну, прежде всего – шестьдесят талеров взамен этих, плюс все медяки один к одному, плюс сто пятьдесят четыре