Меченый (сборник). Григорий Федосеев
каменистым перевалом пошел спуск в глубокую падь. Тропа, смягчая крутизну, повела оленей по косогору навстречу огромной луне. Передвигались медленно, обходя валежник, рытвины, завалы. Вдруг впереди светлой щелью раскололся лесной сумрак, молчаливо раздвинулись деревья. Еще несколько шагов – и лес оборвался отвесной стеною. Перед ними широко открылась поляна, с густым зеленым ерником по краю. Пахнуло свежестью, сочной травою и запахом цветов. Телята бросились было вперед, но короткий окрик матери остановил их. Нужно хорошо осмотреться, нельзя доверять тишине.
Долго стояли олени в тени старой сосны. Телята еще плохо разбирались в запахах. Они совсем не знали, где и какой запах рождается и что несет он: опасность или покой, ведь все, что есть, все, что живет, растет, даже земля, камень, вода – издает свой запах. Телята путались в звуках. Им казалось, что в этом огромном ночном мире без комаров и зноя все очень просто. Они верили, что и душистая трава, и мелодичная песня варакушки, и тихие сосны, и луна, и прохлада – словом, все-все создано для них, и не понимали – зачем мать ко всему относится с постоянной подозрительностью. Им было слишком хорошо в лесу, среди ночной тишины. Но мать знала, что именно в этой тишине таятся враги, и ни на минуту не забывала об опасности.
В глубокий сон погрузилась природа; казалось, жил только один ручеек да темная ночная птица, облетая бор, тихо шелестела крыльями. Семейство оленей вышло из леса, но на краю ерниковых зарослей снова задержалось. Мать продолжала прислушиваться к тишине, обнюхивать воздух. Малыши во всем подражали ей: так же вытягивали свои крошечные мордочки, глотали воздух и всматривались в ночной сумрак, насторожив непослушные уши. Им не терпелось. Перегоняя друг друга, телята помчались к противоположному краю поляны; они то забегали под тень сосен, перепрыгивали ручей, то вдруг останавливались и начинали бодаться. Сколько беззаботного веселья было в их игре! Они чуть не задавили отдыхающего в траве коростеля, а в дальнем углу поляны наскочили на старую зайчиху. Что с ней было! Бедняжка, она так перепугалась, что, удирая, сбилась с тропы и о сучья вконец изорвала свою шубку. А телятам хоть бы что! Они повернули обратно и продолжали резвиться.
Мать еще стояла на краю ерника. Осторожность ни на минуту не покидала ее. Она уже в который раз осматривала толстую колоду, которая лежала у края поляны, кочки близ ручья и поминутно прислушивалась к бору. Кругом было спокойно. В полумраке дремала тайга и, как всегда играя по камням, шумел ручей.
Только теперь олениха вышла на поляну и, срывая верхушки сочного пырья, долго кормилась…
А ночь продолжалась теплая, лунная, тихая. Пахло свежестью, черемуховым цветом, отсыревшими лишайниками. Уже слышалось осторожное тиканье пеночки, и предрассветный ветерок, шевеля вершины сосен, бежал по обширной стране Бэюн-Куту.
Малышам надоело резвиться. Они проголодались и вспомнили про мать. Подойдя к ней с двух сторон, телята жадно сосали молоко. Но и тут их не покидало озорство. Отнимая друг у друга соски, они взбивали