Искушение свободой. Рудольф Баландин
как признанный вождь анархизма… – начал он.
– Вождь?! – Кропоткин вспыхнул, словно от оскорбления, даже рукой взмахнул. – У нас же не первобытно-общинные отношения… Вождь краснокожих… Нет!.. Вы, по-видимому, незнакомы с программой анархизма. Мы отрицаем власть, а значит, и вождизм.
– Большевики тоже отрицают власть.
– Они отрицают власть существующую. Для того, чтобы установить свою собственную.
– Простите, я не совсем понимаю, что произойдёт, если победит анархия. Я понимаю, это не хаос…
– Анархия – это свобода.
– Согласен, да. Все провозглашают свободу. Это самый расхожий лозунг.
– Буржуазные свободы предполагают власть капитала и экономическое порабощение трудящихся.
– Насколько я понимаю, и большевики против власти капитала.
– Они за власть государства. Это мало что меняет. Сковывается частная инициатива и свобода личности. Это готовит власть наихудших. Февральская революция сделала шаг к свободе. Однако остаётся реальная опасность диктатуры государственников.
– Большевики выступают за коммунизм, подобно вам.
– Коммунизм возможен в разных формах: от полной свободы до полного рабства и террора. Нельзя прийти к свободе, укрепляя государство, то есть власть чиновников.
– Всё-таки странно: вы – князь, потомок древнейшего рода, барин, сын богатого помещика, бывший царский офицер – и вдруг стали народником, анархистом. Что заставило вас? Чем вы были обделены?
– Я? Решительно ничем.
– Вы имели всё, о чём только можно мечтать: богатство, титул, доступ во дворец…
– Добавьте: благоволение царя. Да-да. Сам император Николай Первый определил меня в Пажеский корпус…
Сергей знал этот эпизод и включил его в свою недавно начатую книгу.
Зал Московского дворянского собрания заполнен звуками полонеза. В блеске драгоценностей и орденов развёртывается торжественное шествие. На возвышении под балдахином с вензелем «Н I» стоит Николай I. За представителей всех народов России выступают переодетые дворяне.
Апофеоз праздника. Гимн «Боже, царя храни!». Дети несут шестьдесят жезлов с гербами губерний страны, выстраиваются в два ряда перед императором и склоняют перед ним жезлы.
Царь шепнул что-то главному камергеру, кивнув на детей. Придворные в расшитых золотом мундирах засуетились, вытянули из шеренги милого малыша с ясным взглядом и круглым лицом, обрамлённым кудрями.
Князь Гагарин, одетый тунгусом – в тонкой замше с бутафорским луком через плечо, – поднимает мальчика и ставит его к Николаю I.
– Что, Гагарин, это твой? – спрашивает царь.
– Племянник, Пётр Кропоткин, сын князя Алексея.
Царь за руку подводит малыша к молодой великой княжне:
– Вот каких молодцов мне нужно!
Княжна смущается, краснеет. Она ждёт ребенка. Царь поворачивается