Немецкий дом. Аннетте Хесс
замужества она поднимется по общественной лестнице. Из дочери борнхаймского трактирщика превратится в супругу почтенного предпринимателя. При этой мысли у нее кружилась голова, но головокружение было приятное.
После еды Ева с матерью сразу пошли на просторную кухню варить кофе. Аннегрета простилась. Ей нужно было в больницу на позднюю смену, ухаживать за грудничками. Кроме того, она заявила, что все равно не любит торты с масляным кремом.
Ева большими кусками нарезала «Франкфуртский венок». Мать, не отводя взгляда от вращающегося ножа маленькой электрической кофемолки, молола кофе. Когда шум утих, она сказала:
– Не очень-то он твой тип, доча. Я хочу сказать, что вот вспоминаю Петера Крауса и… Он ведь тебя просто обо…
– Только потому, что у Юргена темные волосы?
Ева испугалась. Было очевидно, что матери Юрген не понравился. А с ее мнением Ева считалась. Мимо хозяйки ресторана проходило бесчисленное количество людей, и она с первого взгляда могла отличить порядочного человека от непорядочного.
– Эти черные глаза…
– Мама, глаза у него темно-зеленые! Смотреть надо лучше.
– Да я что, решать тебе. К семье никаких претензий быть не может. Но я прямой человек, иначе не могу, дочь. Он не сделает тебя счастливой.
– Хотя бы познакомься с ним поближе.
Мать залила кипящую воду в фильтр с кофе. Поплыл запах дорогого сорта.
– Он весь в себе, Ева, а мне от этого не по себе.
– Да, он задумчивый. Вообще-то Юрген хотел стать священником…
– Боже упаси.
– Он четыре года изучал богословие. А потом познакомился со мной. И стало ясно, что целибата ему не выдержать.
Ева рассмеялась, но мать ее не поддержала.
– Он ведь бросил учебу из-за отца, да? Потому что нужно было заниматься фирмой?
– Да.
Ева вздохнула. Мать не расположена шутить. Обе стали смотреть на просачивающийся сквозь фильтр кипяток.
В гостиной Юрген и Людвиг разлили коньяк. Юрген чувствовал себя не в своей тарелке. Неутомимо играло радио. Юрген закурил и принялся рассматривать громоздкую картину маслом, что висела над буфетом. Болотистая местность на закате пылавшего за запрудой солнца. На сочном лугу пасутся коровы. Возле крестьянского дома женщина развешивает белье. На некотором отдалении справа еще одна фигура, но нечеткая, как будто ее втиснули задним числом. Невозможно было понять, кто это: пастух, муж крестьянки или странник.
Штефан, стоя на коленях, расставлял на ковре свою пластмассовую армию. Пурцелю было позволено выйти из спальни, он лежал на животе и, моргая, смотрел на солдатиков, которые готовились к бою у него под носом. Штефан выстроил длинные шеренги. А еще у него был заводной железный танк, он нетронутый лежал в коробке. Тем временем Людвиг в общих чертах излагал будущему зятю историю своей семьи.
– Да, я северянин, с Юста, оттуда родом, да это и слышно. Родители держали свой магазин. Они снабжали весь остров. Кофе, сахар, оконные стекла… У нас было все. В общем,