Вольтерьянец. Всеволод Соловьев
знакомые ему лица: молодые чиновники, получившие награды и всеми правдами и неправдами добившиеся счастья представиться его светлости и лично поблагодарить его. Затем следовали люди неслужащие, закупившие княжеских лакеев, явившиеся сюда со своими просьбами.
Заметя подобного человека, Зубов спрашивал:
– Вы кто такой?
И, расслышав ничего не разъясняющую ему фамилию, подозрительно оглядывал трепетно стоявшего перед ним просителя и цедил сквозь зубы:
– Что же вам от меня надо?
Проситель, запинаясь и заикаясь, излагал свое дело.
Зубов иногда прерывал его одним словом: «Короче… яснее».
У него был навык, он сразу соображал, какое дело следует выслушать и какое оставить без внимания.
В первом случае он говорил:
– К нему обратитесь, – и кивал на следовавшего за ним по пятам Грибовского.
Грибовский тут же протягивал руку и принимал прошения. В противном же случае, то есть когда его светлость находил дело нестоящим, хотя часто оно, именно, стоило, чтобы обратить на него внимание, он даже не дослушивал до конца, даже ничего не отвечал, а просто проходил мимо.
Наконец он дошел до Державина; тот раскланялся почтительно, но без благоговейного трепета и не прекращая своей улыбки.
Зубов оказался необыкновенно благосклонным к поэту.
– А, Гаврила Романыч! – выговорил он. – Давно не наведывался, мудрите, видно, опять?!
– Как мудрю, ваша светлость, что такое?
Не знаю что, а жалобы все на вас, государыня опять говорила: «С Державиным сладу нет!»
Гавриил Романович смутился.
Но лицо Зубова не выражало гнева, а напротив, на нем виднелись некоторые признаки благорасположения. Проницательные глаза Державина тотчас заметили это, и он успокоился.
– Да, господин поэт, это нехорошо! Извольте-ка успокоиться и собраться с духом – мы ждем вашего вдохновения и рассчитываем на прекрасную оду в честь радостного события, которое должно совершиться.
– Моя муза готова воспеть сие событие со всем жаром, на какой еще способна, ибо сердце ей поможет своей искренней радостью! – несколько напыщенным тоном и уже окончательно успокоившись отвечал Державин. Он видел, что он еще нужен, что его задабривают, ласкают. Видели это и окружающие и с тайной завистью смотрели на знаменитого человека, значение которого для многих было еще далеко не ясным.
Едва Зубов кивнул ему головою и отошел от него, как к нему стали протискиваться, чтобы шепнуть какую-нибудь любезность.
А Зубов в это время заметил Сергея Горбатова.
«Он все же тут, – подумал он, – негодная чванная фигура! Того и жди новую дерзость сделает – от него всего ждать можно. Но нет, он ошибается, я не дам ему возможности сделать мне дерзость, я его доконаю так или иначе. А пока буду злить»…
И он вдруг почувствовал наслаждение кота, начинающего заигрывать с пойманной мышью.
Дойдя до