Метро 2035: Эмбрион. Поединок. Юрий Мори
говорунов: идет ваш Кат, ждите.
Сталкер схватил Садко за воротник, смяв и край бородки, и подтянул к себе:
– Для начала – заткнись!
Бродячий певец послушно захлопнул рот, но собравшаяся вокруг группка местных жителей расходиться и не думала. Да уж, красавец, создал ненужную рекламу.
– Я ж теперь должник твой, – просипел Садко. Железные пальцы Ката мешали ему орать, как до этого, но говорить более-менее получалось.
– И что?
– С вами бы мне… Я ж это… Долг платежом красен, дружище.
Груздь что-то проворчал в бороду, невнятно, но Кат решил за это уцепиться:
– Гнать его в шею? Как скажешь.
– Да ничего я не говорю, – на этот раз понятно откликнулся дружинник. – Сам решай. Мужик он мутный, но его вся округа знает. И он всех. Может, чем и пригодится по пути.
Садко так и стоял на цыпочках, чтобы не задохнуться. Вид у певца был покорный, да и в словах Груздя своя правда имела место быть. Может пригодиться, может.
– Короче, так… Если уж мне решать. Идешь с нами, но если начнешь петь, я тебе голову оторву, понял?
Бродяга несмело кивнул. Пришлось отпустить его ворот и придать небольшое ускорение в сторону поста.
Зрители вздохнули и пошли дальше по своим делам. А три человека – двое рослых, с грузом, и один суетливо размахивающий гитарой толстячок – пересекли границу столицы княжества. Впереди была заросшая тут и там кустами дорога под нетронутым покрывалом свежего снега.
4
Хвост ящерицы
Я рада, что выжила.
Все детство сам этот процесс – жить – был для меня мукой. В юности тем более. Ежедневное преодоление не одного, так другого, если не случится третье. Но сейчас все не так. Я рада, насколько может радоваться человек, у которого внутри навсегда свой маленький ад. Игрушечное королевство с принцессой и волосатыми чертями.
В Черный день мне было шесть лет. И несколько месяцев. Старые мерки времени больше не имеют смысла, пусть будет просто шесть. Ровно. И я мало что помню.
Обрывки. Осколки. Отдельные картинки, нарисованные углем на стене памяти.
Мама, которая торопит меня, не дает взять всех кукол, что-то кричит. Отец, хмурый, очень злой. Бегство по дороге от дома вниз, под горку. Мимо домов, мимо блестящих машин, под неумолкающий вой сирен – с каждого столба. Я даже не знала тогда, откуда несутся эти звуки. Отец тащил меня за руку, иногда почти отрывая от земли, я едва не падала, а в спину били и били завывания, лезвиями протыкавшие летний воздух.
Странно, но я почти не помню нашу старую квартиру. Не осталось в памяти ничего, кроме подоконника, на который я забиралась с табуретки, чтобы выглянуть в окно. За окном широкая улица – уже потом я узнала, что она называлась Южно-Моравская. Странное название. «Южно» – это понятно, весь район у нас юго-западный, а что такое «Моравская» – хер его знает.
За полосой асфальта – уходящие в гущу парка сосны. И ряд домов за ними, далеко, не рассмотреть. На этом все. Например, сам парк