Флот и власть в России. От Цусимы до Гражданской войны (1905–1921). Кирилл Назаренко
армии, в 1888 г. Значительно позднее, уже в 1904-1910 гг., крупный реформатор английского флота Д.-А. Фишер резко выступал против идеи создания Морского генерального штаба в Великобритании. Создание такого штаба было чревато разделением функций высшего руководства морским ведомством, когда в руках министра осталось бы только судостроение и снабжение флота, а оперативное руководство им перешло бы в руки начальника генерального штаба. Именно такая схема существовала в Германии и именно ее с огромным упорством отстаивали «младотурки» генерального штаба в России после Русско-японской войны. Такое разделение властей на флоте принесло бы несомненный вред, на что указывал, в частности, немецкий морской статс-секретарь (министр) А. Тирпиц (1849-1930) в своих мемуарах[62]. «Схема Генмора (Морского Генерального штаба. – К.Н.) была скопирована с генерального штаба армии. Не знаю, было ли удачей для армии, что благодаря величию Мольтке Генеральный штаб развивался самостоятельно и после его ухода. Возможно, что вследствие этого генеральный штаб лишился понимания технических вопросов, а военное министерство слишком мало занималось войной. Однако для флота такое выделение Генмора являлось определенно неправильным; это была эпигонская идея, породившая фактически нежизненноспособное учреждение»[63], – заключал А. Тирпиц по этому поводу.
Важно отметить и то, что до появления радиосвязи вопрос об организации взаимодействия эскадр и отдельных кораблей, находящихся в море, стоял совершенно в другой плоскости, чем после внедрения изобретения А. А. Попова в жизнь. В ту эпоху корабль или эскадра, вышедшие из своего порта, почти полностью теряли связь с миром, и их командир должен был принимать все решения совершенно самостоятельно. Управление флотом с берега было технически невозможно. Поэтому штабы на флотах в то время были гораздо малочисленнее и играли менее важную роль, чем на суше. Моряки привыкли, что планы боевых действий почти полностью вынашиваются лично флотоводцем, а несколько офицеров его штаба лишь оформляют эти планы на бумаге. Кроме того, у всех перед глазами был пример сухопутной армии, где существовал особый корпус офицеров Генерального штаба, а рознь между генштабистами и строевыми офицерами стала притчей во языцех. Генштабисты чувствовали себя высшей кастой по отношению к армейским строевым офицерам, а те платили им лютой завистью. Флотское начальство не желало вносить раздоры в монолитную военно-морскую среду. Все это делало создание Морского Генерального штаба несвоевременным.
Зачастую И. А. Шестаков подвергался нападкам за пренебрежение военно-морской наукой. Сам он писал об этом так: «Существенно дельно только введение военно-морской науки в академию, о чем мы давно думаем, но нельзя проповедовать латынь, не имея латинистов, а вырабатывать новую науку, не имея, чем поверить ее выводы, т. е. судов – бесполезная канцелярщина, о которой Лихачев так печалится»[64]. Говоря о «введении военно-морской науки в академию», И.А. Шестаков
Там же. С. 172.