Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года. Адам Б. Улам
сожаление об отлученности России от всемирной истории, о духовном застое и недостатке традиций. «Где наши мудрецы, где наши философы… кто сегодня думает о нас?» Автор не принимал в расчет предыдущие попытки вывести страну из спячки; Петр Великий придал России только внешний налет цивилизации. Чаадаев упоминал о трагедии декабристов: «…другой великий правитель… провел нас из одного конца Европы в другой; пройдя триумфальным маршем через большинство цивилизованных стран, мы восприняли идеи и устремления, которые привели к огромной трагедии, отбросив нас на полстолетия».[15]
Этот изящный образчик французской прозы путешествовал по гостиным Санкт-Петербурга, где собиралась наиболее мыслящая часть интеллигенции, и нельзя сказать, что являлся предметом ежедневных обсуждений. Но стоило опубликовать письмо, и оно стало расцениваться как диверсионный акт. Чаадаев был объявлен сумасшедшим и попал одновременно под медицинское и полицейское наблюдение. Вспомним, как Н.С. Хрущев, столкнувшись с творчеством советских художников-абстракционистов, громогласно поинтересовался, являются ли они нормальными людьми или извращенцами. Наказание Чаадаева за инакомыслие было хорошо продуманным садистским актом со стороны Николая I, хотя этот приступ ярости нового российского диктатора, похоже, был стихийным.
Письмо Чаадаева изложено банальными фразами, без какого-либо намека на революционность, что впоследствии использовалось западниками в качестве основного аргумента: Россия может стать цивилизованной страной и занять достойное место в мировой истории только путем заимствования западных идей. Это неявно прослеживалось в планах Северного общества декабристов и соответствовало стремлениям царей, от Петра Великого до Александра I.[16]
В действительности режим сыграл сам с собой злую шутку, подвергнув критике «Философические письма» как работу сумасшедшего, поскольку в ней было затронуто направление российской общественной мысли. Лишенные возможности повлиять на существующие государственные институты, русские мыслители были вынуждены находить утешение в сфере философской и исторической фантазии. Лишенные возможности проверить правильность своих умозаключений в процессе дискуссий, публичного признания и в практическом применении, люди, воображающие себя реформаторами, были способны только парить в метафизических высотах в пылу горячих философских споров, опускаясь на грешную землю лишь затем, чтобы разрабатывать бессмысленные планы осуществления революционных переворотов и закончить жизнь в царских тюрьмах или в ссылке, в Сибири или на Западе.
В 1840-х годах идеалистическая философия Германии воспринималась в России с особым энтузиазмом, взахлеб. При тех условиях, в которых находилось на тот момент русское общество, этот жадный интерес к философским измышлениям Гегеля, Фишера и Шеллинга кажется крайне странным. В стране, породившей
См.:
Единственной оригинальной мыслью в довольно-таки сомнительном творении Чаадаева является та, что основная причина отсталости России кроется в принятии православия. Он продемонстрировал близорукость интеллигенции. Говоря «Запад», они подразумевают Францию и Англию и реже Испанию и Португалию.