Псы Вавилона. Алексей Атеев
– только первая жертва. Другие толкуют: ребенок – свидетель некоего жуткого преступления, вот его и убрали.
– А я думаю, тут действует психопат, – заявил дядя Костя. – Помню, в Херсоне, еще задолго до войны, нечто подобное случилось. Там один мерзавец тоже детей убивал, правда, исключительно девочек. Нашли довольно быстро, городишко небольшой – все всех знают. Можете себе представить, им оказался сын хозяина москательной лавки – здоровенный тупой детина. Отец у него больно религиозным слыл. Из какой-то там секты. Вообще запрещал сыну на девок смотреть. Мол, грех, и все такое. А натура, конечно, свое берет. Однажды в пустынном закуте встретил он нищенку, кровь взыграла, он бросился на девчонку, а опыта общения с женщинами никакого, к тому же силен как бык. Словом, придушил нечаянно. И, видать, ему понравилось. Второй раз уже сознательно подкараулил другую бедняжку, сначала придушил, а потом надругался. На второй его и поймали. Причем помог родной отец. Этот придурок прихватил какую-то деталь туалета у убиенной: нижнюю юбку, что ли, или панталоны. А отец и обнаружил, даже не отец, а прислуга, такая же чокнутая, как и москательщик. Она, естественно, хозяину доложила, он давай парня пороть смертным боем, тот и рассказал, как все случилось. И прислуга при сем рассказе присутствовала. Она тут же побежала в полицию от греха подальше.
– Так там были девочки, а в нашем случае мальчик, – возразил Фужеров.
– Да какая разница, кому-то нравятся девочки, кому-то мальчики… У психопатов разнообразные вкусы. Вот, помню, в Екатеринославе…
– А еще болтают: мальчик Скворцов – жертва некоего мистического ритуала, – перебил дядю Костю Фужеров.
– Это уж по вашей части, – иронически произнес дядя Костя. – Вы же у нас знаток и ревнитель средневековой культуры.
– Зло иронизируете, Константин Георгиевич. Данная ситуация вполне возможна. Здесь, в Соцгороде, сосредоточение темных сил. Это легко объяснимо. В городе ни одной церкви, а вокруг столько горя. Верующему человеку негде облегчить душу, хотя бы ненадолго снять внутреннее напряжение. А дьявол – он тут как тут.
– Это уж точно, – поддакнул дядя Костя. – В нашем Шанхае обитают бабы-колдовки. И в большом количестве. Сам не раз убеждался. Вот, к примеру, с неделю назад я вышел на заре во двор, извиняюсь за подробность, помочиться. Смотрю, у соседней харинской землянки Салтычиха вертится. Знаете Салтычиху?
– Старуха такая противная, на левом краю живет.
– Вот-вот, она самая. Чего, думаю, ей тут нужно да еще в такую рань? Пригляделся, а она что-то, понимаете, нашептывает, потом давай какие-то не то перышки, не то нитки кидать в сторону землянки. Я посмотрел еще с минуту на эти манипуляции, плюнул и пошел досыпать. А вечером слышу – бабка Харина жалуется: у козы молоко пропало. Вот тебе и пожалуйста. Не иначе сглазила козу Салтычиха. А картошка-то, похоже, готова?
– Садитесь за стол, Константин Георгиевич, – отвечал Фужеров, – кушать подано.
– Завтрак, он же обед, – прокомментировал дядя Костя, цепляя на вилку поджаристую картошку и заедая ее перьями зеленого лука. –